– Эй, ты! Стоять! Убрать камеру!

Из темноты вынырнул луч слепящего света.

– Ты снял? Успел?! – Адреналин змеиным ядом растёкся по крови, прибавляя скорости.

– Да погоди же! Тяжело! Валера, мать твою!

Оператор пыхтел за спиной, отдувался, бежал, насколько ему позволяли камера и багаж прожитых лет (килограммов эдак пятнадцать). Хорошо бы помочь, но камеру он всё равно никому не доверит. А нечего было задвигать в дальний ящик корпоративную фитнес-карту! Вот они, все пропущенные тренировки…

– Я тебя запомнил! – басил где-то позади охранник. – Вас! Обоих!

К счастью, он о здоровом образе жизни слышал чуть меньше, чем оператор Дима, и быстро отстал. Так, погнался для видимости, полаял, как старый беззубый алабай. А собаки уже завелись, хоть какая-то движуха в приютской рутине. Громкое перебрёхивание, вой, скулёж… Кто на что горазд, словом. Хорошо бы и это снять, но, если сейчас попросить Диму включить камеру, убьёт штативом.

Ещё метров сто – и вот он, родной потрепанный фургончик телеканала. Жизнь журналиста, конечно, не всегда состоит из погонь и приключений, но вот в такие моменты… Как-то сразу понимаешь, ради чего всё. Вдруг этот сюжет поможет собачьему приюту? Вдруг сохранит особнячок?.. Ну и приятно, в конце концов, плюхнуться в кресло напротив редактора передачи и с торжествующим видом объявить:

– Ну, Пал Палыч, лови сенсацию.

Пал Палыча словом «сенсация» не удивить. Каждый репортёр средней руки, снявший, как депутат высморкался в неположенном месте, уверен, что порвёт эфир. Так ведь и Валера на канале не первый год. И уж пора бы привыкнуть, что её сенсация – всем сенсациям сенсация.

Вообще-то её звали Валерия. По задумке матери. Но как-то уж повелось: сначала парни во дворе, а потом и сам папа стали звать Валерой, и на канале прижилось. А как ещё называть человека в берцах, бесформенных армейских штанах с кучей карманов и линялой серой футболке? Пал Палыч как-то заикнулся о дресс-коде, тогда Валера завела дежурный пиджак и галстук. Правда, надевала их поверх футболки, и выглядело всё это как здоровенный плевок в любимую кружку начальника. Единственное, что в Лере Гинзбург осталось от её пола, был сноп каштановых кудрей.

– Не ценишь ты, что тебе Бог дал… – завистливо вздыхала секретарша Оленька, печально гладя собственную мышиную косичку.

На что Валера обычно отмахивалась, фыркала и угрожала, что сбреет эту порнографию к едрене фене.

Неизвестно, есть ли у волос чувства, но со временем даже кудри перестали работать на Лерино обаяние, и подвыпивший осветитель крикнул ей в спину: «Эй, курчавый!»

Пал Палыч Минаев откинулся, пожевал кончик юбилейного «Паркера», бисеринки пота над верхней губой заискрились в свете рабочей лампы.

– И чего мне это будет стоить?

Трусливая административная морда! Конечно, ему в первую очередь интересно, не что за сюжет, а кто и сколько раз подаст на канал в суд. Вот не место таким слабакам в журналистике.

– Ну, формально Соломатину предъявить нечего. – Лера закинула ногу на ногу. – Мы с Димой отработали чисто, на территорию не лезли, просто сняли снаружи строительную технику, допросили рабочих, владельцев приюта…

– Стоп-стоп-стоп! – замотал головой Минаев. – Соломатину? Тому самому? Матвею? Который «Соло Инвест»?

– Йеп, – кивнула Лера. – Зазнавшийся засранец собственной персоной.

– Я как-то пропустил момент, когда он стал главзлодеем? – устало поморщился Пал Палыч. – Оторвал зайке лапку?

– Ха-ха… – Лера скривилась.

Стоило ей вступить в условные ряды зоозащитников, сняв первый обличительный сюжет про контактный зоопарк, как главным развлечением её коллег стали шутки на тему Лериной сердобольности. То начинали нарочито садистски терзать стейк, хотя веганом Валера никогда не была, то кидали ей на рабочий стол открытки с котятами. Суровый юмор людей, у которых нет ничего святого.

– Почти, – она кивнула в сторону шефского компьютера. – Вы бы хоть ознакомились… Ладно, вкратце. В Подмосковье есть имение конца девятнадцатого века. Маленькое, но какая-никакая историческая ценность. Одни дубы и лиственницы чего стоят! В советские годы там был санаторий для работников почты, потом всё это стало медленно разоряться и осыпаться… Короче, сейчас участок арендует приют для собак.

– Всё сошлось, – вздохнул Пал Палыч.

– В смысле?!

– Историческая ценность, деревья, собаки. Святая земля, да?

– Можете ёрничать сколько угодно, но Соломатин выкупил эту землю. Как? Большой вопрос, потому что особняк признан памятником архитектуры. Владельцы приюта получили уведомление о выселении. Знаете, что это значит? Если они не найдут новое место, собак усыпят. Больше ста собак! А где им найти новое место?

– Слезоточиво, – кивнул редактор. – Дальше.

– А вчера Соломатин подогнал туда строительную технику. Эту, как её. – Валера изобразила руками большой качающийся шар.

– Шар-бабу? – Пал Палыч хихикнул.

– Вот именно! А теперь представьте: чиновники, которые разбазаривают культурное наследие. Бизнесмен, чья смазливая рожа разве что на обложке «Форбс» не маячила. Прогрессивный весь такой, лобзает мэрские ручки.

– Мерзкие?

– Мэрские. Мэра, в смысле. Где он там учился? Йель? Принстон? А ведёт себя как воротила из девяностых. Копнуть бы поглубже, и наверняка выяснится, что он построит там торговый центр или завод.

– И непременно с вредными выбросами?

– Это что, смешно, по-вашему? – Лера упрямо сдвинула брови.

– Хочешь, чтобы я пустил это в эфир?

– Без вариантов.

Пал Палыч сдался. Разумеется, чутьё матёрого телевизионщика его не подвело, через неделю на редакцию программы «Гражданское слово» обрушилась артиллерия «Соло Инвест».

Лера подозревала, что Соломатин не так прост и молча отсиживаться не станет. Людям без связей нечего делать в бизнесе. Уж если он нашёл способ продавить или подкупить чиновника ради земли с особнячком, то припугнуть телеканал юридической дребеденью и политиками – как два пальца. Первый раз, что ли? Не ожидала Лера одного: реакции шефа.

Минаев был человеком вредным, занудным и до жути любил чеснок. То есть иметь с ним дело было непросто по разным причинам. Но за своих сотрудников всегда стоял горой, иначе передача, известная своими скандальными расследованиями, не продержалась бы столько лет в эфире. А тут не прошло и суток после эфира с Лериным сюжетом, как Пал Палыч вызвал её к себе скорбным тоном.

– Скажи спасибо папе, – выдал он, печально раскачиваясь в кресле.