Если не в деньгах счастье, то почему никто не дарит их своимсоседям? Эта мысль вихрем пронеслась в моей голове, когда Ленка Гладышевабросила мне в лицо пачки зеленых купюр. Они разлетелись по холлу, их быломного, наверно, тысяч двадцать.

– Ты с ума сошла? – удивилась я.

– Это у тебя крыша поехала! – взвизгнула Ленка, сделала шагк креслу у вешалки, но не дошла до него и стекла на пол. Закрыв лицо руками,она принялась горько плакать, иногда выкрикивая: – Ну скажи, как тебе в головупришла такая мысль? Как?!!

Я присела возле нее на корточки:

– Извини, но я ничего не понимаю.

Ленка вытерла рукавом белоснежного свитера лицо. Нежнаяшерсть окрасилась в красно-желто-черный цвет.

– Ага, – всхлипнула подруга и ткнула пальцем в стодолларовыекупюры, – а это что?

– Деньги, – ошарашенно ответила я, – похоже, тысяч двадцать,не меньше.

– Вот, – гневно подхватила она, – и сумму назвала точно,значит, это ты!

– Что я?

– Положила их в мой почтовый ящик да еще снабдила идиотскойзапиской! – заорала Лена, делаясь пунцовой.

Сейчас, когда основная часть косметики с ее лицапереместилась на свитер, стало видно, что под глазами у подруги иссиня-черныекруги.

– Ничего я не клала, – отбивалась я.

– А знаешь, что там ровно двадцать тысяч долларов?! – неуспокаивалась Лена. – Откуда они взялись, скажи на милость?

– На мой взгляд, – я попыталась сохранить спокойный вид, –это не такая уж запредельная сумма…

– Ага, – злобно прошипела Гладышева, – вот оно как! Незапредельная! Конечно, богатеньким Буратино двадцать тысяч баксов ерундойкажутся, а мне за эту сумму работать, работать и не заработать!

И она пнула ногой небольшой овальный столик, на который мыобычно кладем ключи, перчатки и другие мелочи. Но сейчас на нем, как на грех,стояла небольшая вазочка, в которой торчал букетик неизвестных мне цветов,этакая помесь ромашек с пионами. Фарфоровый сосуд закачался, упал на пол имигом превратился в кучу разнокалиберных осколков.

– Муся, – закричала, свесившись со второго этажа, Машка, –ты опять разбила что-то? Ой, привет, тетя Лена! Чего на полу сидишь?

Понимая, что дочь сейчас ринется вниз и налетит на бьющуюсяв истерике Ленку с вопросами, я быстро сказала:

– Маня, сделай милость, иди к себе.

Маруська, уже было спустившаяся на одну ступеньку, замерла,потом вполне миролюбиво отве­тила:

– Ага, понятно. Вообще-то у меня Интернет включен.

С этими словами она преспокойно удалилась. Я вздохнула. Раноили поздно дети вырастают, вот и Машка из подростка постепенно превращается вовзрослую девицу. Год назад в подобной ситуации она бы ни за какие коврижки неушла.

Я повернулась к Гладышевой:

– Если тебе станет легче от битья посуды, иди в столовую.Там стоит парочка буфетов с тарелками и фужерами, можно перебить их все.

– Еще и издеваешься, – прошептала Лена, закрывая лицо рукамии дрожа, словно озябшая мышь.

Меня охватила жалость. Конечно, Гладышева истеричка, но впоследнее время жизнь ее отнюдь не баловала, скорее, наоборот, била по голове.

Я погладила Ленку по плечу. Она прижалась ко мне и зарыдала.

– Леночка, – осторожно спросила я, – объясни толком, чтослучилось, при чем тут доллары, отчего ты примчалась к нам поздно вечером… Ивообще, ты как добралась до Ложкина, на такси?

– Бомбиста взяла, – неожиданно спокойно ответила Лена, –такой гад попался! Пятьсот рублей затребовал!

– И ты дала? – удивилась я.

Она кивнула:

– Больше никто не соглашался за город ехать, а я так на тебяобозлилась! Просто тряслась вся.

– За что?

– За деньги!!!

Понимая, что разговор пошел по кругу, я вздохнула ипопыталась хоть как-то образумить Гладышеву.

– Ленка, ну послушай! Ей-богу, я ничего не знаю об этихдолларах.

– Кто же тогда подложил мне их в ящик?

– Понятия не имею. А потом, что же плохого, если ты нашла впочтовом ящике крупную сумму?

– Значит, все же ты, – торжествующе заявила Гладышева. –Ладно, я понимаю, что ты хотела помочь, но извини, это слишком жестоко.

Она вытащила из кармана смятый листок и сунула его мне вруки. Я машинально развернула бумажку. «Трать на ребенка! Они твои. Потомполучишь еще». Ни числа, ни подписи, а текст распечатан на принтере.

– Какая же ты дрянь! – прошептала Ленка. – Придумалаприслать деньги от имени Олега!

Мне моментально стало все ясно. Я решительно схватила ее заруки.

– Пошли в столовую, выпьем чаю и поговорим.

Гладышева не стала сопротивляться. Еще раз вытерев лицорукавом свитера, она молча встала и двинулась в комнату. Я пошла за ней.

Олег Гладышев был моим старым приятелем, до третьего классамы ходили в одну школу, а его бабушка близко дружила с моей. Их даже звалиодинаково: гладышевскую бабку – Ася, а мою – Афанасия, сокращенно Фася. Вдевять лет Олег поступил в балетное училище, и мы стали встречаться реже. Онбыл беспросветно занят: учеба, репетиции, спектакли. Правда, особой карьеры насцене Олег не сделал, его не взяли солистом ни в Большой, ни в какой-либодругой московский театр. Предложение поступило из Минска, но Олег не захотелуезжать из столицы. Он пристроился в ансамбль «Ритмы молодежи» и ни разу непожалел о своем решении. Иногда, забегая в гости, приятель говорил:

– Что господь ни делает, все к лучшему. Ну сидел бы я сейчасв Большом, и чего? Да там люди всю жизнь ввода в спектакль ждут. Дадут тебеперед выходом на пенсию роль, и будь счастлив. А в «Ритмах» я по горло занят.Да и весь мир посмотрел.