– Сюда, Джон, – велел хозяин, – это доктор, дай лапу.

Ротвейлер протянул травмированную конечность. Маруськаувидела большую занозу, сбегала домой за инструментами и лекарствами. Всевремя, пока она обрабатывала подушечку, Джон сидел, словно изваяние, не издаваяни звука, но после завершения процедуры вежливо лизнул Маню. С тех пор, завидямою дочь, он останавливается, пару секунд смотрит на нее, делает какое-тостранное движение задней частью тела, мотает головой и уходит…

Я раскрыла дверь, ожидая увидеть Кешу и Зайку, но на порогемаячила огромная фигура. Рост, как у моего сына, примерно метр девяносто пять,зато объем! На всякий случай я отступила назад и, нашаривая рукой зонтик,дрожащим голосом осведомилась:

– Э… очень приятно, рада встрече. Вы к кому?

– Не узнала, Дашутка? – пророкотал дядька густым басом. –Здорово же я изменился!

Я перевела дыхание, увидела у него в руке пухлый чемодан иоставила попытку найти зонтик. Слава богу, это не грабитель и не сексуальныйманьяк, а кто-то из приятелей. Только вот кто?

– Простите, – заулыбалась я, – никак не припомню, где мывстречались…

– В постели, – без тени улыбки ответил дядька, – я твой муж,бывший.

– Который? – ошарашенно спросила я, пытаясь разглядеть еголицо.

Как назло, сегодня перегорела лампа, освещающая вход в дом.

– Насколько припоминаю, четвертый, – хмыкнул незваный гость.

– Генка! – ахнула я и, споткнувшись о ковер, чуть не упала.– Ты откуда?

– Из Америки, – фыркнул бывший супруг, – из города Юм, штатПенсильвания. Так пустишь меня или на пороге беседовать станем?

– Входи, конечно, – засуетилась я.

– Нас двое, – предостерег Генка.

– Ты с женой приехал? С Ренатой? – Сказав последнюю фразу, яосеклась.

Ну надо же сморозить такую глупость! Женщина, на которойГенка женился после развода со мной, давно умерла. Это она настояла на выезде вАмерику, и это у нее в тот момент имелась крошечная дочка Машенька, грудноймладенец. Генка упросил меня временно взять девочку к себе.

– Ну будь человеком, – ныл он, – сама понимаешь, сноворожденной в эмиграции по первости тяжело. Вот устроимся и заберем.

Я дрогнула, и Рената с Геной привезли кулек с Машкой.Девочку мне отдали просто так, без всяких документов. Отчего Рената не подумалапро бумаги, мне до сих пор непонятно, а сама я просто позабыла спросить просвидетельство о рождении. Правда, мне оставили телефон бабушки, матери Ренаты,но Генкина жена предупредила: «Ей звони только в крайнем случае, у нас полнаянестыковка во взглядах». На мой робкий вопрос: «А кто отец ребенка?» –последовал категоричный ответ: «Малышку нашли в капусте, я мать-одиночка».

Мне показалось неэтичным продолжать расспросы, и молодоженыотправились за океан, покорять страну статуи Свободы. Долгое время от них небыло ни слуху ни духу. Маня села, потом пошла, заговорила и совершенно не сомневаласьв том, что является моей дочерью. Затем из Пенсильвании пришло письмо, даженет, просто цидулька, пара строк. Генка без всяких подробностей написалбуквально следующее: Рената заболела и умерла, он остался вдовцом, Маша ему безнадобности, я могу оставить девочку себе.

Поняв, что стала обладательницей как бы несуществующегоребенка, я позвонила матери Ренаты. Суровый мужской голос сообщил: «Более необращайтесь сюда, она умерла».

– Но девочка, Маша, – заблеяла я, – мне нужно еесвидетельство о рождении.

– Знать ничего не знаю, – отрезал грубиян.

Несколько месяцев я ломала голову, как поступить, Манькунельзя было записать в детскую поликлинику, не взяли бы ее и в детский сад, апотом и в школу. В конце концов Александр Михайлович потер затылок и сказал:

– Не дергайся.

Спустя неделю приятель принес мне зелененькую книжечку, яраскрыла ее и обомлела. Воронцова Мария Константиновна. Дегтярев, недолгомучаясь, сделал из Аркадия и Маруськи родных брата и сестру. Что сказал мойпервый муж Костик, узнав о том, что обзавелся еще и дочерью, лучше неповторять, хорошо хоть он не понесся с заявлением в милицию. Правда, для тогочтобы избежать громкого скандала, пришлось отказаться от алиментов на Аркадия.Но я не слишком расстроилась. Жадность родилась раньше Костика, и он оченьнеохотно выделял на нужды мальчика копейки.

Больше о Генке я ничего не слышала. Некоторое время назад кнам, в Ложкино, приехала Капитолина, американка российского розлива, нынешняяжена Гены. Историю, связанную с ее прибытием, я уже один раз рассказывала иповторять вновь не хочу. [1]

После возвращения Капитолины в Юм мы примерно полгодапереписывались, но потом обмен письмами тихо сошел на нет. И вот теперь Генказаявился собственной персоной.

– Ты с Капитолиной! – обрадовалась я. – Входите скорей.

Гена молча шагнул в холл, и я опять поразилась – каким онстал толстым, просто человек-гора. Следом за ним метнулась тень. Я хотела быловоскликнуть: «Сколько лет, сколько зим!» – и обнять Капитолину, но осеклась.

У шкафа с саквояжем в руках стояла не она. Это вообще былане женщина, а худенький подросток, одетый самым нелепым образом для московскоговьюжного февраля. На юноше были джинсы и ярко-красная куртка из плащовки, а наногах – непропорционально огромные, жуткие кроссовки, белые с черным, нарифленой подошве.

– Я развелся с Капитолиной, – спокойно пояснил Гена, снимаяпальто, – уже давно, теперь снова холостяк. Знакомься, это мой приятель Генри.

В ту же секунду парень сдернул с головы бейсболку и на отличномрусском языке произнес:

– Добрый вечер, сударыня. Рад знакомству, разрешитепредставиться. Генри Малкович, орнитолог.

Я уставилась на абсолютно седые кудри, упавшие на его плечииз-под дурацкой кепки. Этому типу оказалось лет шестьдесят, не меньше.

– Э-э, – забормотала я, – очень приятно, просто здорово,прямо до зубовного скрежета радует, что вижу тебя, Гена, и твоего э-э… друга.

– Надеюсь, ты не приняла нас за «голубых», – фыркнул бывшиймуженек, – мы с Генри коллеги, у нас дела в Москве.

– Коллеги? – изумилась я. – Ты, насколько помню, был детскимврачом, а Генри орнитолог, птичек изучает, или я не расслышала?

Генка тяжело вздохнул: