* * *.

. . . Я всегда думала, что мне безразлична собственная судьба.

Жить, умереть? Уже совершенно всё равно. Моя жизнь была размеренным, тихим адом. И дело вовсе не в издевательствах, бедности, или голоде. Я просто родилась слишком слабой.

Есть что-то, что можно изменить. Пережить (пересилить?) издевательства, много работать, чтобы исключить бедность и голод. Но есть неизменные вещи. Бог просто снабдил меня хилым, ненавистным телом.

В раннем детстве я была парализована ниже пояса. Если вы спросите – как?. . .

Я вряд ли отвечу. Не помню, или не хочу вспоминать – итог один.

Мои родители давно смирились с таким положением вещей. Я постоянно была в больнице, лишь изредка приезжала на дом, когда моя болезнь брала краткую передышку в несколько месяцев. Не вижу смысла говорить о четком диагнозе, так как я много чем болела.

Иной раз мучилась сильной температурой, или практически не могла дышать… Или чувствовала такую слабость, что  могла лишь спать, видя мутные кошмары.

В свои двадцать лет, я совсем не мечтала о чем-то возвышенном. У меня нет друзей, потому что сложно завести их, находясь в постоянном заболевшем состоянии.  Я никогда не любила, более того – не имела желание полюбить по-настоящему.  Что касается родителей… Они могут скрывать это, жаловаться журналистам и протирать платочком глаза… Но я то знаю: им это в тягость.

Я  обуза. Повезло еще, что они довольно богаты и я не единственный ребенок в семье.

Помимо разглядывания пейзажа за больничным окном, всё что мне оставалось – это читать и играть. Книги были самыми разными, я читала их запойно. Приключения, триллеры, романтические комедии, драмы и ужастики…  Почему-то фильмы не давали мне такой же степени вовлеченности, как эти ровные страницы, покрытые текстом.

Еще были игры. Шутеры, платфомеры, квесты… Мне многое нравилось. Хотя, правильнее сказать: я просто не была требовательным человеком в этом плане. Меня устраивало всё, что хоть немного оживляло серые будни.

Будет честным заметить и то, что я ненавидела своё жалкое существование. Вялость и апатия давно проникли в мозг, залезли под кожу… Отравили. Я больше не человек, какая-то старая брошенная кукла.

Кукла, с которой слишком часто играли в больницу.

И в тот день, когда я любовалась чудесным закатом… Самочувствие вновь подвело меня. Горло предательски сдавило, я издала сухой хрип, падая с кровати, с усилием нажимая на вызов медсестры. Подле меня засуетились врачи, все с такими изможденными лицами, словно говорили:

«И чего тебе на месте не сидится?»

«Ты только мешаешь людям работать»

«Когда ты уже…»

. . . Сдохнешь.

Мне тоже был интересен ответ на этот вопрос. Но чертово сбитое дыхание, вытягивающее жизнь по капле… Оно словно намекало на скорый исход.

Я продолжала задыхаться, не смотря на все их попытки спасти меня. Доктор раздраженно пробормотал:

— Господи и почему в мою смену…

Что? О чем он? В его смену…

Смерть. Конечно, он сам не верит в то,  что я выкарабкаюсь из этого болота. Не верит и сокрушается…

Внезапный холодок прошелся по позвоночнику, вместе с болью, хлестнувшей сознание. Я заметалась еще сильнее, чувствуя  вовсе не привычные апатию и спокойствие.

Я боялась.

Ужас раненного животного охватил меня, заставил плакать, размазывая сопли по щекам.

Нет, нет… Я правда не хочу умирать. Это всё ложь! Я не хочу встретиться… С этой холодной неизвестностью.

Еще один спазм заставил мое сознание потускнеть. Я уже не могла двигаться и не могла кричать, только тихонько стонала.

Врач рядом ругался. Онемение от ног передавалось выше… Пропитывало каждую клеточку. Я в последний раз схватила губами глоток воздуха и…

Ощутила, что больше не властна над телом. Я видела со стороны себя: бледное, скрюченное создание. Моя душа (или что-то, что хранило память) оголтело неслась куда-то прочь.

Это притяжение очевидно пыталось порвать всякую мою связь с телом.

Нет-нет-нет!

Боги, я не хочу…

...Боги.

***

Иззеркель, Тот-что-путешествует-меж-мирами, зевнул.

Его детища сейчас были такими скучными. Когда он создавал этот дивный, новый мир (изрядно повздорив с остальными демиургами), он и не предполагал, что следить за ним будет так не интересно.

Потеряв всякое стремление продолжать, Ясноглазый обратил свой взор на иные миры. Некоторые из них были до того серы и ущербны, что вызывали лишь жалостливую улыбку.

Он летал меж ними, улавливая отрывки переживаний различных существ.

Ох, вот очередная песчинка умирающей души отделилась от мира. Она так отчаянно пищит что-то…

«Боги…»

А?

«Боги»

К кому ты взываешь, мелочь?

Иззеркель коснулся песчинки, мгновенно увидев всю ее нехитрую жизнь.

Печально, ей так и не дали шанса стать «кем-то». Песчинка родилась «никем» и «никем» покинула серый мир.

Хотя…

Впрочем…

Ему ведь нечем заняться?

Поток мироздания несет маленькую душу прочь, но может подкорректировать ее полет?

Просто поглядеть, что будет, если… Хм, родится ребенок с необычной, «злобной» судьбой.

Иззеркель всегда с интересом наблюдал за злодеями. Но что сделаешь ты, песчинка, если тебе доведется поучаствовать в судьбе другого мира?

Это будет интересно. Конечно, это должно быть весело… Одна маленькая шалость для развлечения.

«Не разочаруй меня, крохотная леди. Твой детский крик скоро разорвет пространство…»

В королевстве Валлия, прибрежный "свободный" город Нортшпель только просыпался ото сна.  Многочисленные горожане зажигали тусклый свет в полутемных помещениях и, зевая, торопились на работу.

Однако, в одином из домов, который отличался красивой отделкой и гордой вывеской с позолоченной розой (присущей только дворянским семьям) - не гасили свет всю прошедшую ночь.

Виной тому роды у леди Летиции Темпор.  Вся её семья (муж и двое маленьких детей) собрались у изголовья кровати, с опаской взирая на деятельного доктора.

Тот, впрочем, уделял внимание только  лишь роженице.  Хлопотал вокруг нее, уговаривал тужиться и давал вдыхать душистые травы, чтобы облегчить женщине боль. Всё это действо длилось до выматывающего долго, но... Наконец, раздался довольный возглас лекаря: