Шотландия

Весна 1513 года

Тишина словно саваном укутала лес, и казалось, что вся природа затаила дыхание в тревожном предчувствии. «Но что именно предчувствует этот лес?» – спрашивал себя Гиббон Макноктон. Взглянув на своих двоюродных братьев Лоханна и Мартина, он понял: они тоже что-то почувствовали. И оба они, как и сам Гиббон, крепко сжали рукояти мечей.

– Охотники? – спросил он, когда братья спешились.

Вопрос этот был задан очень тихо. Так тихо, что расслышать его мог лишь один из них – один из Макноктонов.

Лоханн уже собрался ответить, но не успел. Лесную тишину разорвал вопль, леденящий душу звериный рык, какой мог бы издать лишь разъяренный хищник или кто-нибудь из Макноктонов. Нашлись в лесу и такие звери, которые ответили на этот крик яростным рычанием, но большая часть лесных обитателей в страхе разбежались, издавая тревожные возгласы.

– Похоже, кричал один из тех, на кого идет Охота, – заметил Лоханн. – Куда пойдем?

Гиббон знал, что его спутники слышали, откуда доносился этот крик; они всего лишь ждали от него подтверждения, и в том не было ничего удивительного. В жилах Гиббона текла кровь Калланов и Макноктонов, и в дар ему достался превосходный слух – лишь немногие из Макноктонов могли в этом сравниться с ним. Но подобный дар часто оборачивался для него проклятием, и сейчас, когда он пытался собраться с мыслями, слишком острый слух скорее мешал ему, чем помогал. К тому же приходилось прилагать немало усилий, чтобы не обращать внимания на другие шумы и шорохи.

Наконец ему все же удалось услышать именно то, что он хотел расслышать. До него отчетливо доносился тяжелый храп лошадей, а также лязг оружия – воины выхватывали из ножен клинки.

Взглянув на братьев, Гиббон ответил:

– Пойдем прямо вперед. Пойдем как можно быстрее. Там, у подножия холмов, есть поляна. Вон там, в просвете между деревьями. Кроме того… Там по меньшей мере шестеро вооруженных мужчин. Из-за храпа лошадей трудно определить точнее. И с ними еще один, – добавил Гиббон, услышав рычание. – Я думаю, мы разыскали одного из Заблудших.

– Тогда нам лучше поторопиться, – заявил Мартин, уводя лошадей в глубь березовой рощи. – Было бы чертовски обидно найти мертвым того, кого мы так долго искали. И ведь его могут убить чуть ли не у нас на глазах.

– Да, верно, – согласился Гиббон. – Я пойду прямо, Мартин, а ты пойдешь направо. Ты же, Лоханн, свернешь влево. Мы остановимся, когда увидим Заблудшего, и тогда вы будете ждать моего сигнала.

Они быстро и бесшумно пробирались между кустарниками и деревьями, и лесные обитатели разбегались при их приближении – видимо, чуяли в них хищников. А тех домашних животных, что держали в Камбруне, с рождения приручали к тому, чтобы признавали своих хозяев – Калланов и Макноктонов. Союзники же Макноктонов из человеческого племени ухаживали за скотиной, которую выкармливали на убой.

Вскоре братья почувствовали запах крови, и Гиббону пришлось усмирить свирепого зверя, пробудившегося от этого запаха. И теперь он почти не сомневался: они наконец-то нашли того Заблудшего, в котором так нуждался их клан. Но если он все-таки ошибся, то беды не миновать. И в таком случае напрасно они приближались к Чужакам – ведь в жилах их текла кровь Макноктонов, горячая кровь хищников. Об их клане и так последнее время слишком много говорили… И если сейчас, напав на нескольких Чужаков, всего лишь сражавшихся друг с другом, они вонзят в них свои острые клыки, чтобы утолить вечно терзавшую их жажду крови, – они тем самым дадут новую пищу для слухов, из-за которых на них и открыли Охоту, объявив, что Макноктоны – демоны.

Гиббон чувствовал, как в сердце его закипает гнев, гнев на предков, на их недальновидность и опрометчивость. Макноктоны прошлых времен и не думали скрывать свою хищную природу. Более того, они, похоже, упивались тем страхом, что рождали в обычных людях, – потому их и нарекли Всадниками Ночи, воплощением самых жутких кошмаров. К тому же они были повинны в преступлении против своих сородичей. Не ведая, что творят, они бездумно зачинали детей от смертных женщин за пределами клана, а потом – этого Гиббон никогда не сможет им простить – бросали своих отпрысков на произвол судьбы. Дети же их, подрастая среди смертных, не знали, что делать с дарами, которыми наделили их беззаботные отцы, и часто погибали от рук окружавших их людей.

Но вот вождь Кэтал, глава клана Макноктонов, узнал о том, что в округе живут люди со смешанной кровью Макноктонов и смертных и что эти люди постоянно страдают. И тогда он выслал на поиски братьев и сестер по крови лучших воинов, оставив в Камбруне лишь тех, кто должен был охранять поселение от врагов. Поэтому сейчас многие из Макноктонов искали своих сородичей, которых называли Заблудшими. И дело было не только в том, что клан Макноктонов остро нуждался в притоке свежей крови, но и в том, что враги Макноктонов открыли Охоту также и на Заблудших. Охотников становилось все больше, и они выслеживали всех тех, кто происходил от Макноктонов. Так что теперь воинам из клана Кэтала приходилось соперничать с Охотниками, ибо жизнь каждого Заблудшего зависела от того, кто найдет его первым.

…Вскоре лес начал редеть, и Гиббон подал знак своим кузенам, что надо лечь на землю и дальше продвигаться ползком. Все трое совершенно не производили шума – двигались так, чтобы под ними не зашуршал ни один опавший лист. Наконец они оказались на опушке перед поляной. Гиббон едва успел порадоваться тому, что им удалось так близко подкрасться к Чужакам, когда тучи, закрывавшие полную луну, рассеял ветер, так что луна ярко осветила восьмерых вооруженных до зубов мужчин и их противника.

«Только тот, в чьих жилах течет кровь Макноктонов, может держаться с такой беспримерной отвагой», – подумал Гиббон, и эта мысль была его последней ясной мыслью. Посреди поляны, напротив вооруженных мужчин, стояла женщина – худенькая, невысокая и, судя по всему, сильно истощенная. Она была одета в лохмотья, и тело ее покрывала грязь. Присев и оскалившись, словно вот-вот собиралась прыгнуть на своего врага, она выставила вперед руки с длинными острыми ногтями, которые, как было известно Гиббону, легко могли разорвать человеческую плоть. Один из Чужаков уже лежал у ее ног, и вся одежда женщины, а также ее бледное лицо были забрызганы кровью поверженного врага.

Будучи мужчиной разборчивым в смысле пристрастий и в смысле привычек, Гиббон немало удивился, почувствовав острый приступ вожделения – желания яростного и почти неуправляемого. Эта женщина была совершенной дикаркой, и она совсем не походила на женщин, которые нравились Гиббону, – как чертополох совсем не походит на розу. Даже чистокровных женщин из своего клана Гиббон никогда не видел такими – перед ним была грозная хищница, готовая сражаться до последнего вздоха. Он даже не мог как следует рассмотреть ее глаза из-за гривы густых волос, падавших налицо, но ни лохмотья, ни грязь – ничто не ослабляло его влечения к ней. Подобного влечения Гиббон никогда еще не испытывал; более того, он даже не предполагал, что оно может быть столь сильным.