Игорь Подус

Ведьмак: назад в СССР 4

Глава 1

Тринадцатый километр

Станция «Дальняя»

Слежку за собой я почувствовал на пересадочной станции. Сразу после того как выбрался из плацкартного вагона, по затылку пробежали холодные мурашки, мигом заставившие напрячься.

Не подав виду, я зашёл внутрь вокзала и посмотрел под углом на стекло, прикрывающее стенд с расписанием поездов. В его отражении, быстро обнаружился подозрительный чернявый парень в заправленных в кирзачи, широких штанах, потёртом пиджаке и кепочке, надвинутой на большие глаза.

Решив убедиться, что это по мою душу, я купил билет на электричку в железнодорожной кассе и вышел на перрон провинциальной станции, носящей звучное название «Дальняя». Тут я пристроил свои два чемодана у стеночки и принялся следить за пассажирами, ожидавшими ту самую электричку, которая должна была доставить меня до пункта назначения, являющегося местом моей добровольной ссылки.

Чернявый какое-то время не отсвечивал, и объявился лишь в тот момент, когда издалека протяжно прогудела типичная электричка, состоявшая всего из двух вагонов.

Забравшись в хвостовой одним из последних, я заметил, как преследователь выскочил из-за будки обходчиков и заскочил в тамбур головного вагона. И в тот момент, когда он сделал чересчур стремительное движение, мне показалось что его фигура едва заметно раздвоилась.

Неужели иной? — спросил я себя. Странно, это же явное нарушение договора. Неужели они не понимают, что это чревато осложнениями. Конечно я не считал себя неубиваемым, но всё же, пока все, кто пробовали это сделать, закончили очень хреново.

И если честно, я даже начал подозревать, что у того, кого все начали называть Ведьмаком, за спиной витают некие силы, неосязаемые и невидимые никому, включая и меня самого.

От самой Москвы мою скромную персону, точно не вели визуально. Ни один из иных не попался ни разу на глаза. В плацкартном вагоне, было чисто, как и во всём составе. Созданные теневики несколько раз всё досконально проверили, и первую ночь, один из них буквально стоял на страже.

Чего-то чрезмерного внимания я тоже не почувствовал, хотя одна из попутчиц женского пола явно дала понять, что если бы мы ехали трое суток в отдельном купе, а не в плацкарте, то она не прочь была познакомиться поближе.

И вот, в тот момент, когда я наконец почти расслабился, всего в 180 километрах от пункта назначения, нарисовался иной, который явно за мной следит? Ну хорошо братцы, давайте поиграем в тёмную. А пока резких движений делать не буду и внимательно посмотрю, что да как.

На всякий случай, сунув в рукав олимпийки трофейную финку, я вызвал простенького теневика и оставил его в тамбуре, следить за переходом между вагонами. После этого взял чемоданы и побрёл между рядами деревянных сидений, в поисках свободного места.

Искомое быстро обнаружилось, и я устроился у окна на коротенькой лавочке, напротив крепенькой, пожилой тётушки, облачённой в летнее ситцевое платье и обвивавший поседевшую голову, цветастый платочек.

Усевшись, я невольно загляделся на медленно двигающееся вместе с перроном название станции «Дальняя» и в голову тут же зашла мелодия, сто лет знакомой песни.

'На дальней станции сойду, трава по пояс,

И хорошо с былым наедине, бродить в полях ничем, ничем не беспокоясь,

По васильковой синей тишине.'

Слова песни выскочили из памяти и побежали по закоулкам сознания, вполне реально описывая то, что я сейчас видел за окнами вагона, едва электричка отдалилась от станции на пару сотен метров.

— А куда ты милок, такой красивый едешь? — спросила устроившаяся напротив тётушка и её внимательный взгляд пробежал по спортивному костюму с логотипом общества «Динамо» и остановился на невиданных в этой местности, белых кроссовках Адидас, подаренных перед отъездом Златовлаской.

Своим как казалось дежурным вопросом, она заставила меня отвлечься от раздумий и отвести глаза от созерцания местных красот, открывающих природные двери своих зелёных галерей, всем кто просто посмотрит наружу из огромного вагонного окна, обычной, Советской электрички.

— Пункт назначения, Четырнадцатый километр — вполне честно признался я.

— А так значит едешь на Тринадцатый километр — зачем-то поправила меня пожилая тётушка. — Знаю, знаю я всю эту глушь-глухомань, почитай с самого малолетства. Чай сама там цельных пятьдесят годков жизни прожила, до тех пор как старший сын сподобился и перевёз мать на станцию Дальняя. А ты милок чего там забыл на Тринадцатом километре. Там же кроме захудалого колхоза «Знамя Ильича», поселка с тем же названием, да пары загибающихся деревенек с охотхозяйством, почитай ничего не осталось. Или ты в новый лесхоз, едешь?

— Да я тётенька человек служивый и командировочный. К тому же, пока я в этих местах, надо родню друга навестить, да кое-что для себя по мелочи разузнать — зачем-то отчитался я и тут же решил кое-что уточнить. — А кстати тётушка, может скажете, а почему вы полустанок Четырнадцатый километр, Тринадцатым обозвали.

— Как почему. Так он раньше ещё до войны с немцами, да и потом, почитай до прихода Хрущёва, Тринадцатым километром всегда и назывался. А уже потом, после того как у нас в колхозе, три года подряд, кукурузу пытались выращивать, его в четырнадцатый и перекрестил, чтоб значится несчастливое название убрать — объяснила случайная попутчица, а следом поставила большое лукошко рядом с собой на деревянную лавку. Откинув чистую тряпицу, она достала из корзины свёрток и развернув газету. Затем кивнула на толстенный шмат солёного сала, без единой мясной прожилки. — Давай-ка налетай касатик, а то небось там откуда ты к нам прибыл, такого угощения днём с огнём не сыщешь.

Учуяв знакомый с детства аромат сала с чесноком, я не собираясь обижать, явно желающую поговорить тётушку, кивнул соглашаясь и тут же положил свой малый чемоданчик плашмя на большой, таким образом соорудив между нами некое подобие обеденного стола.

И пока я, словно фокусник извлекал финку из рукава и резал на развороте газеты «Правда» плотное в меру сало, рядом со стопками белых ломтиков, начали появляться свойские, варёные яички, краюха самодельного серого хлеба, ещё тёплая, вареная картошка, свежие огурцы, пук перьев зелёного лука и головка ароматного чеснока.

После выкладки нехитрого провианта, щедрая тётушка извлекла из корзины длинную бутыль с молоком и выдернув из горлышка, плотно свёрнутую газетную пробку, ловко налила мне гранёный стакан.

— Тёть, так молоко с салом, куда ж? — было возразил я, но она отмахнулась.

— Пей касатик домашнее молоко, кушай сальце и не бойся, от всего этого в пути тебя точно не пронесёт. Всё свойское, полезное, проверенное временем. Ты, в своём городе такого точно не отведаешь. Хлеб вечером испекла. Молоко парное, только с утра Звёздочку подоила, а лучок с чесноком и огурчиками, прямо с грядок сорвала, перед выходом и в ключевой воде обмыла.

Задавшись, я тут же накинулся на безумно вкусную еду и сразу вспомнил летние месяцы, проведённые у двоюродной бабки в деревне, под Рязанью. Вспомнил речку, сенокос, местных пацанов, девчонок и танцы в сельском клубе под радиолу и гармонь.

А пока я уплетал за обе щеки и глядя из окна вспоминал свои короткие и как мне казалось, давно забытые отрезки сельской жизни, в голове продолжала звучать мелодия и слова песни.

'На дальней станции сойду,

Запахнет медом,

Живой воды попью у журавля.

Тут все мое, и мы, и мы отсюда родом

И васильки, и я, и тополя.'

Тётушка сидела напротив, вздыхала почти в такт песни и при этом искренне улыбаясь, глядела на меня так, словно кормит не случайного попутчика, встреченного в вагоне электрички, а собственного нерадивого сына, который за долгие годы, первый раз по случаю заскочил её навестить.

И когда я окончательно расслабился, в тамбуре вагона появился чернявый иной, заставивший меня снова напрячься. Стоявший на страже теневик узрел как парень с папироской во рту, выскочил из перехода между вагонами и замер в тамбуре. Прикурив папиросу у курившего бородатого мужика, чернявый быстро обшарил взглядом вагон и обнаружив меня, сидящего к нему спиной, удовлетворённо затянулся и начал ловко выпускать дымные колечки.

Однако, оставаться там и следить дальше он почему-то не стал и уже через минуту вернулся в головной вагон. Это его