* * *

Автор предупреждает, что все герои этого произведения, как и описанное в романе наводнение, являются плодами авторского воображения, а сходство с реальными лицами и событиями может оказаться лишь случайным.

Я специально выбрала тихое место в парке. Я не хотела, чтобы кто-то видел мои слезы. А где еще мне было плакать в этом большом чужом городе? В общежитии для абитуриентов? Нет уж, увольте. Просто на улице? В здании медицинского института, в который я не поступила? В кафе?

Я с детства мечтала стать врачом, хирургом, как отец, который погиб в Афганистане, когда в госпиталь попала бомба, как дед со стороны отца, как прадед. С той стороны все были хирургами, правда, растили меня мама и бабушка, не имеющие к медицине никакого отношения, ну если только как пользователи.

Поступать в медицинский институт я приехала в Петербург – в моем родном маленьком городке можно было только отправиться в медучилище и стать медсестрой. Я не хотела быть медсестрой, я хотела врачом. И мама, и бабушка в мягкой форме пытались до меня донести, что без денег и знакомств в этом большом городе у меня нет никаких шансов. Но я надеялась. Я очень хорошо училась, мыла в нашей местной больнице полы, а по ходу дела обучалась различным навыкам, необходимым будущему врачу. В больнице меня любили, а видя мое страстное желание стать врачом, многому научили, но тоже отговаривали ехать в Петербург.

Но я упрямая. Если я что-то решила сделать, отговорить меня невозможно. В конце концов мама с бабушкой махнули рукой и дали денег – в дополнение к тому, что я заработала в нашей местной больнице. Бабушка сказала, что я сама должна набить шишки – раз на чужих ошибках я учиться не желаю, никого не слушаю и все делаю по-своему.

Я ехала в Петербург с большими надеждами. Я думала о том, как буду здесь учиться, ходить по музеям и, возможно, встречу свою любовь белой питерской ночью… Я знала о романтическом знакомстве мамы с папой. Они оба родились и жили в нашем провинциальном городке, а встретились в Петербурге, где папа проходил какую-то стажировку, а мама приехала в краткосрочную командировку. И в свадебное путешествие они ездили в Петербург, да и я, так сказать, зародилась в этом городе. По крайней мере, так считала мама. Но я до семнадцати лет ни разу не бывала в Питере. Наконец приехала – и провалилась.

Теперь мне предстояло принять еще одно очень важное решение – что делать дальше? Возвращаться с позором домой и признавать, что мама и бабушка и все знакомые были правы, не хотелось. Это было вообще неприемлемо! Да, они ожидали, что я провалюсь, да, меня радостно примут дома, да, меня ждет работа в больнице, да, я смогу еще поступить в медучилище. Но меня это не устраивало.

Следовало подумать, куда устроиться на работу в Петербурге и где здесь жить. Общежитие для абитуриентов вскоре придется покинуть. Снимать квартиру у меня нет денег – и я явно не смогу найти работу, позволяющую снимать квартиру по питерским ценам. Как тут вообще люди живут с такими ценами?! Попытаться найти комнату подешевле? В общежитии для абитуриентов говорили, что теперь, в связи с кризисом, некоторые бабушки сдают и углы. То есть хозяйка на кровати, ты – на диванчике. Но как найти приличную бабушку? Или все-таки в общежитие для трудовых мигрантов? Мне уже рассказали про такие места… Как минимум десять человек в комнате, удобства на этаже, но горячей воды может не быть, остаться одной невозможно ни на минуту, потому что все работают в разные смены. Где-то пьют, где-то поют, где-то рыдают, где-то занимаются любовью. Наверное, лучше всего поискать предприятие с общагой… Чтобы сразу и работа, и жилье, а в свободное время продолжать поиски. В советские времена, как мне рассказывала бабушка, таких предприятий было немало, в перестроечные и постперестроечные они стали исчезать и преобразовываться, а теперь возникают вновь. Правда, на этих предприятиях идет нещадная эксплуатация трудовых мигрантов, в ряды которых думаю влиться и я…

– Вообще-то это моя скамейка, – прозвучал у меня над головой женский голос.

Я резко дернулась. Так задумалась, что не услышала, как к скамейке кто-то приблизился. Да и подошла женщина неслышно… А она уже плюхнулась с другого краю. Нас разделял примерно метр.

Дама была холеная, причем с очень уж гладким лицом. После пластической операции? С определением возраста я затруднилась. Тридцать с небольшим? Или сорок с небольшим? Хорошая фигура, явно фирменные джинсы и джинсовые балетки, из-под легкой голубой штормовки проглядывал свитерок цвета морской волны. Из джинсовой сумки, которая скорее подошла бы девушке моего возраста, дама извлекла фляжку, открутила крышку – и до моих ноздрей долетел запах коньяка. Дама отхлебнула, сказала: «Хорошо пошло!» – еще отхлебнула, блаженно улыбнулась, крышку закрутила, фляжку убрала в сумку и посмотрела на меня.

– Чего ревешь? Топиться собралась? Я бы не советовала в этом пруду. И вообще, по-моему, лучше с многоэтажки спрыгнуть. Надежнее. У меня две знакомые топиться пытались – и обеих откачали, а те, кто прыгал, – на кладбище. Или ты просто мужика попугать решила?

В парке имелся небольшой пруд, но у меня даже мысли не появлялось покончить жить самоубийством – каким угодно способом. Я жить хочу, и хорошо жить! А о своем желании найти любовь в Петербурге я начисто забыла после провала на вступительных экзаменах. Не до любви мне сейчас!

– Все мужики – сволочи, – продолжала дама, вроде бы не ожидая от меня ответов. – Я считаю, что не стоит из-за них топиться. Я вот даже не думаю, хотя мой был бы рад от меня отделаться. Я сейчас такое узнала… Но не дождется! И вообще мне приятно его мучить… Ничто не доставляет такого удовольствия. И его мои выходки держат в тонусе. Вот сейчас думаю, что бы мне еще выкинуть? У меня на этой скамейке всегда здравые идеи появляются. Я только что на такой встрече была… – Дама закатила глаза. – Не поверишь! Такое мне рассказали… – Она снова достала фляжку, сделала большой глоток и фляжку убрала. – Слушай, а ты кто?

– Соня, – представилась я.

– А я – Революция. Можно просто Римма.

«Она – ненормальная?» – мелькнула у меня мысль, но Римма-Революция пояснила, что она – одна из тех несчастных, чьи родители были твердокаменными ленинцами, состояли в КПСС и дочери, рожденной седьмого ноября, дали единственно возможное (по их мнению) в таком случае имя.

– А почему вы его не поменяете? – спросила я. – Ведь сейчас же можно.

– Мороки много, – отмахнулась Римма-Революция.

– Почему?

– Потому, – очень информативно ответила дама. – И вообще я люблю людей шокировать. Вот тебя же шокировала?

Она снова достала фляжку и к ней приложилась.

– Так чего ты ревела-то?

Я пояснила. Римма-Революция меня очень внимательно выслушала и задумалась. Пока думала, несколько раз прикладывалась к фляжке. Возможно, коньяк способствовал мыслительному процессу. А я решила прямо спросить у собеседницы, не подскажет ли она, куда я могу устроиться на работу с предоставлением жилья и без интима.