— Зрителей сегодня много, — сказал Кайл Морган, проходя по узкому коридору, который в кафе «Синяя птица» считался кулисами. Он подмигнул Брук Боннер: — Не думаю, что они все пришли ради меня.

Брук неуверенно улыбнулась старику, при этом не перестав напевать себе под нос. Зал в «Синей птице» всегда был полон. В это небольшое заведение, расположенное в Нэшвилле, штат Теннесси, приходили авторы песен и певцы, чтобы представлять новые песни. Брук сюда приезжала уже на протяжении десяти лет, сначала как постоянный посетитель, а потом как исполнительница. Однако последние полтора года она не появлялась.

Она нигде не появлялась после рождения Бина.

И сегодняшний вечер ознаменовывал ее официальное возвращение на сцену. Семь месяцев она провела, образно выражаясь, под домашним арестом и была рада снова оказаться в центре внимания. Она решила перестать прятаться.

Лишь некоторые были осведомлены о существовании Джеймса Фрейзера Боннера, которого Брук продолжала называть Бином, хотя он уже и вырос из этого прозвища. В три месяца малыш уже ворковал с ней и улыбался папиной улыбкой.

Кайл ничего не знал о Бине, отчего Брук чувствовала неловкость: ведь Кайл был практически для нее отцом. Он присутствовал на ее первом концерте в «Синей птице», и это он учил ее писать песни. Он был рядом на всех этапах ее пути от «девочки с гитарой» до «феномена кантри‑музыки», всегда давал дельные советы и при необходимости мягко подталкивал вперед.

— Я скучал по тебе, — сказал Кайл, — без тебя было тихо.

Если бы Брук могла выбирать отца, то Кайл был бы на первом месте. К сожалению, Крисси Боннер категорически отказывалась назвать имя того, от кого она родила дочь. Брук всегда переживала из-за того, что не знала своего отца, и понимала, что, скрывая имя отца Бина, повторяет ошибку матери и создает большие проблемы для своего сына.

Брук не хотела идти по стопам матери. И ради Бина она собиралась открыть имя его отца, однако сначала ей нужно было вернуться на музыкальную сцену.

От улыбки у Кайла образовались морщинки в уголках рта. Чертовски жаль, что он отказывается даже разговаривать с матерью, подумала Брук. Из них могла бы получиться хорошая пара. Более того, ей сыграло бы на руку, если бы у матери появился ухажер или муж — это отвлекло бы внимание Крисси Боннер от дочери. Правда, те несколько раз, когда ей удалось затащить их в одно помещение, моментально разрушили все ее мечты о полноценной семье: уж больно сильна была плохо скрываемая ненависть, отталкивавшая этих двух человек друг от друга.

С другой стороны, если бы Кайл и Крисси сошлись, Брук не смогла бы получить «Грэмми» и занять верхние строчки в музыкальных чартах. И тогда она не выступила бы на родео «Все звезды», в котором участвовал Флэш Лоуренс, и тогда Бин не появился бы на свет.

— Ну что, шоу означает, что перерыв окончен? — спросил Кайл, укладывая гитару в чехол.

— Да. Я гастролировала почти четыре года, прежде чем ко мне в прошлом году пришел большой успех. Все это просто вымотало меня.

Это была официальная версия, придуманная руководством студии и семьей. Брук понадобился перерыв, чтобы поработать над новым материалом. И дать отдых голосовым связкам.

Все это было полным враньем.

Никто не отдыхает последние три месяца беременности. Молодые мамочки с беспокойными детками совершенно не знают отдыха.

Брук уже не раз пожалела о том, что они не объявили о ее беременности. Да, пресса с ожесточением набросилась бы на нее, но понятия «плохого пиара» не существует. Брук настаивала на том, что неожиданная беременность сделает ее второй альбом «Чудеса белой шелупони»[1] трижды платиновым. В конце концов, неожиданная беременность в моде.

Но к ней не прислушались по одной-единственной причине: она наотрез отказалась называть имя отца Бина. Мать до сих пор не простила ее за то, что она осмелилась скрыть от нее такой важный факт — как будто сама Крисси не сделала того же самого!

Кайл встал и неловко обнял Брук.

— С возвращением, — сказал он и пошел к выходу. — Если что-то потребуется, звони.

Брук снова начала напевать, чтобы разогреть связки. К ней по узкому коридору протиснулась Алекс Эндрюс, телохранитель и подруга, и протянула кружку горячего чая.

— Они даже нашли капельку меда, — сообщила она.

Брук сделала глоток.

— Спасибо.

Несмотря на то, что Алекс была крупной и с грубоватой внешностью, внутри она была наимягчайшим созданием с золотым сердцем. Они дружили со средней школы, когда Брук только начинала играть в группе, а Алекс была первой девушкой-нападающим в футбольной команде. Задолго до того, как «Чудеса белой шелупони» стал хитом, Алекс следовала за Брук по всем барам и ярмаркам, защищая ее от пьяных придурков. Тринадцать месяцев назад Алекс простудилась и осталась дома, поэтому Брук отправилась в Форт‑Уорт на родео «Все звезды» одна. Если бы Алекс поехала, вряд ли то выступление Брук закончилось бы страстной ночью с Флэшем. Алекс стала бы голосом разума, который удержал бы Брук от общения с самоуверенными ковбоями.

— Переживаешь? — спросила Алекс.

Черт, ничего не скроешь от этой женщины.

— Все в порядке. Он дома, с мамой, — сказала Брук.

— Они отлично справятся. Крисси знает, что ему во благо, — кивнула Алекс, вероятно желая успокоить Брук, и тут же поняла, что ляпнула глупость.

Ведь любимой присказкой Крисси Боннер было «во благо». Брук начала ходить на вокал в пять лет — это ей во благо. В шесть стала посещать уроки гитары — это ей во благо. Изо дня в день часами репетировать — тоже ей во благо. А вот пижамные вечеринки, дни рождения, домашние животные и мальчики — вот это не во благо.

И знать, кто твой отец, — определенно не во благо.

Брук продолжала напевать. Этим вечером ей предстояло выступать во втором отделении концерта. Она с удивлением осознала, что нервничает. В последний раз она появилась перед публикой семь месяцев назад, когда просторные платья и длинные свободные кардиганы не могли больше скрывать ее округлившийся животик.

Свою музыкальную карьеру Брук начинала с выступлений в барах Музыкального ряда[2] и на ярмарках, от местных до федеральных, потом она выступала на разогреве у самых именитых певцов кантри. Годы тяжелого труда окупились, когда ее альбом «Чудеса белой шелупони» стал хитом, а ее саму официально признали новой восходящей звездой в кантри‑музыке.