Виктор Тюрин

1924 год. Наследница

Глава 1

   Стоило пассажирскому составу замереть у длинного перрона, как сразу закрутилась человеческая круговерть. Хлынувшие из вагонов пассажиры, нагруженные чемоданами и мешками, смешались с толпой, стоящей на перроне. Здесь кроме встречающих была масса всякого народа. Носильщики, воры, продавцы газет и папирос, военные патрули и наряды милиции. В одно мгновение голоса людей слились в невообразимую словесную кашу.

   - Петька, как ты вымахал, чертяка!

   - Эй, носильщик! Давай сюда!

   - Ах ты, ворюга! Милиция!

   - Ваши документы, гражданин!

   Неторопливо ступив на перрон, я невольно стал участником, всегда непонятной для меня человеческой суеты. Люди, вокруг меня, толкались, обнимались, кричали и ругались. Быстро бросив взгляды по сторонам, я убедился, что не привлек ненужного мне внимания, в чем была немалая заслуга специально подобранного мною костюма. Я постарался придать себе вид советского служащего, приехавшего в Москву, в командировку. Первым это отметил мальчишка-беспризорник, который сходу мне предложил: - Гражданин-товарищ, развлечься не желаете? Девочки на любой вкус!

   - Кыш, оголец!

  Следом, почти сразу, почувствовал на себе внимательный и цепкий взгляд молодого мужчины, который по-особому осматривал мой костюм, очевидно пытаясь понять, в каком кармане у этого лоха может лежать бумажник, но стоило нашим глазам встретиться, как я улыбнулся. Вор-карманник оказался парнем сообразительным и сразу исчез из поля моего зрения. Рядом с нами прошел патруль, цепко всматриваясь в лица прибывших пассажиров. Судя по их шарящим по толпе взглядам, они искали по приметам конкретного человека, поэтому на нашу компанию не обратили никакого внимания.

   Французы не стали выходить, а остались ждать прибытия своего представителя в вагоне. Мы тепло с ними попрощались, еще когда только состав подходил к вокзалу, поэтому сейчас стояли на перроне вчетвером. Быстро распределив чемоданы между носильщиками, я обратился к своим попутчикам: - Идите к пролеткам. Я туда скоро подойду, только сдам свой чемодан в камеру хранения.

   Сначала я посадил в пролетку Татьяну Владимировну, попрощался с ней, затем, с девочкой и Лукой, мы поехали по адресу, который они получили еще в Красноярске. Мне оставалось довезти их до места, убедиться, что их приняли, а потом уже решать, что делать дальше.

   Пока мы ехали в поезде, я попытался выяснить у Луки, что это за люди, но тот сказал, что сам ничего о них не знает, хотя, вполне возможно, он мне соврал. Ничего удивительного в его недоверии ко мне я не видел, так как такие, как он, "осколки царского режима", по сути дела, были вне закона, а значит, предельно осторожны в своих словах и поступках.

   Пока мы ехали, я присматривался к Москве. Несмотря на будний день, народу на улицах хватало, причем все куда-то спешат, торопятся. Заходят в магазины и лавки, едут в автомобилях, управляют грузовиками и правят лошадьми. Я рассчитывал, что увижу поток легковых машин, все-таки как-никак столица, но их на дороге оказалось относительно немного, намного чаще встречались пролетки, трамваи и грузовики. После конского транспорта то там, то здесь оставались кучи конского навоза. За поездку мы два раза пересекали рельсы, с интересом наблюдая за весело звеневшими трамваями. Увидев катящие по рельсам деревянные вагоны, полные народа, девочка сразу загорелась желанием покататься на трамвае, но стоило мне увидеть, как на одной из остановок толпящиеся люди штурмовали вагоны, я сразу подумал, что это плохая идея катать ребенка на трамвае. По одной из улиц куда-то сосредоточенно топал взвод красноармейцев с командиром, а стоило нам выбраться из центра и оказаться среди частных домов, как в глаза сразу бросились два всадника в форме - конная милиция. Проезжая, слышали звон колоколов и видели высившиеся над зданиями золотистые купола церквей. При виде их Лука Никитич сразу выпрямлялся и начинал истово креститься.

   Политическое сознание народа поддерживали многочисленные транспаранты с лозунгами и плакаты, которыми были оклеены не только афишные тумбы, но и стены зданий. Все они настойчиво призывали заклеймить позором пьяниц, бюрократов и взяточников, уничтожать врагов советской власти, поднимать народное и сельское хозяйство. По большей части народ не обращал внимания на массовую агитацию, только иногда гости столицы останавливались, задирая голову, читали надписи на протянутых через улицу, красные полотнищах, привязанных веревками за фонари: "Товарищи! Единой волей и железной дисциплиной построим социализм", или "Вычистим из нашего аппарата враждебные и чуждые элементы".

   С большим интересом я разглядывал прохожих, вот только они не сильно отличались от жителей Красноярска. Те же косоворотки, гимнастерки, френчи, галифе, сапоги и обмотки с солдатскими ботинками. Советские служащие щеголяли в парусиновых пиджаках и рубашках с короткими рукавами, на головах сидели легкие летние шляпы. Вот только это была стандартная, массовая одежда, которая обезличивала людей, напрочь убирая в них индивидуальность. Именно НЭП, после периода разрухи, гражданской войны и военного коммунизма, принес в повседневную жизнь людей европейскую моду и яркие цвета. Именно это я сейчас и наблюдал у нэпманов-мужчин - невообразимых расцветок галстуки и желтые ботинки "шимми", а у их жен и подруг - разноцветные шляпки, модели "колокольчик", украшенные лентами или бантами и укороченные платья различных расцветок, выставляя напоказ их ножки в шелковых чулках.

   С интересом разглядывая женщин, выделял своим вниманием хорошеньких и фигуристых барышень. Особенно мне понравилась одна девушка, шагавшая в компании молодежи. Ей было лет восемнадцать, коротко стриженная, с приятным лицом, роскошной фигурой и большими выразительными глазами. На ее простенькой светлой блузке был прикреплен значок "КИМ".

   Постепенно большие каменные дома отступали, давая место частным домам и зелени. Исчезли бульвары и проспекты, уступив место тенистым улочкам. Извозчик остановился у каменного двухэтажного дома, который, как я потом узнал, находился на границе с районом, имевшим смешное название Благуши. Здесь было много зелени и деревянных домов, начиная от добротных, с резными ставнями и деревянными петухами на коньке крыши, до халуп и рабочих бараков. Чуть позже, из чужого разговора я услышал, что именно в этом доме когда-то жили специалисты: врачи бывшей Измайловской земской лечебницы и инженеры с ткацкой фабрики. Теперь здесь живут самые разные люди, советские служащие, мелкие нэпманы. Этот дом почему-то не подвергся уплотнению, поэтому квартиры не уродовали, разбивая их на комнаты и что немаловажно, цена аренды была намного меньше, чем в центре. Мне надо было где-то остановиться, а этот район, на