Невысокий, щуплый мужчина покинул одну из квартир солидного, сталинской постройки дома. Спустившись вниз на один пролет, он постоял, глядя в окно лестничной клетки, думая о своем.

Как он всех их ненавидел! Всех этих сытых, довольных жизнью граждан. А недовольных он ненавидел еще больше, потому что их мелочные обиды, их претензии к жизни казались ему мышиной возней. Оскорбляли его знание предмета под названием «жизнь».

Это его, а не их швырнули десять лет назад в горнило войны, бессмысленной и беспощадной. Это его, сопливого мальчишку, научили убивать и бояться быть убитым. Каждый день, каждый час. Это он ходил по выжженным солнцем полям, засеянным минами, словно картошкой. Он боялся сделать неверное движение, которое стоило бы ему жизни. Каждый день, каждый час.

Это он сидел в вырытой яме, один на один с вооруженным афгани. Они сидели друг напротив друга, направив стволы друг другу в грудь. Бой затих, это была нейтральная полоса. На которой, как пел бард, «цветы необычайной красоты».

В жизни никаких цветов не было. Был противник, седой афганец, сидящий неподвижно, как изваяние, и не сводящий с него, мальчишки, острого, как у орла, взгляда. Он просто ждал. Потому что первый, кто хоть на секунду ослабил бы внимание, тотчас был бы убит. Они сидели так сутки. Пока не началась атака наших. А могли начать не наши, а совсем наоборот. И тогда он остался бы лежать в яме. Навсегда.

И после этого, после такого везения, подарка судьбы, когда до дембеля оставались считанные дни, прогремел взрыв, сделавший его инвалидом. Хорошо, хоть ноги и руки целы. Но что толку с них, если ни одна женщина не желает общаться с ним больше пяти минут? За исключением двух. И обе годятся ему в матери. С одной он глушит водку. Другая отпаивает его чаем. Потому что, к сожалению, он не может пить помногу и подолгу. Дикие головные боли и судороги — вот плата за мгновения забвения.

Обе женщины его жалеют. Ха! Разве это нужно мужчине от женщины? Он ненавидит и их, этих женщин. Потому что они все равно не могут заменить ему мать. Он ненавидит и мать, которая умерла, пока он воевал, и некому было встретить его после войны, и некому пожалеть. Он ненавидел отца, который бросил их, когда он был еще маленьким мальчиком и так нуждался в его мужской руке, куда так уютно совать детскую ладошку.

У него нет друзей. Потому что с ним тяжело общаться. Он не хочет видеть, как собеседник отворачивается от него, жалея, что увидел и заговорил. Вернее, у него есть два друга. Один — «однорукий бандит» — дает забвение без изнуряющей головной боли. Но это дорогой друг. Он все время требует денег.

Есть и другой друг — компьютер, — он тоже вошел в его жизнь после армии. Этот друг позволяет ему почувствовать себя героем, настоящим мачо, плейбоем. О, сколько их стоит на его полке, дискет с упоительными в своей жестокости играми. Он может просиживать за экраном монитора целыми днями, одним движением «мышки» убивая и уклоняясь от пуль. Он вообще не выключал бы компьютер. Но и за эту радость приходится расплачиваться дикой головной болью. И нужно делать перерыв.

И нужно зарабатывать хоть какие-то деньги. Нужно есть. Одеваться. И время от времени уходить в забвение запоя.

Жирный упырь, который нанял его, думает сыграть свою партию. Посмотрим, как лягут карты…

В любом случае лично он не должен оказаться в проигрыше…

Он отошел от окна, быстро и тихо ступая, поднялся на два этажа выше. Подошел к электросчетчикам, вывешенным в ряд прямо напротив лифта. Посмотрел на движение дисков. Скорость вращения говорила о том, что во всех трех квартирах хозяева находятся дома. И, видимо, телики смотрят. Чего же им еще делать воскресным вечером? Он извлек из сумки небольшую белую коробочку и бутылочку с клеем. Отвинтив колпачок, смазал одну сторону коробочки и, поднявшись на следующую площадку, закрепил ее над квартирным звонком возле одной из дверей. Теперь стало видно, что в центре коробочки был кружок, на котором нарисован колокольчик. Обычная коробка, закрывающая электропроводку для звонка, может, чуть больше размером.

Мужчина быстро и бесшумно начал спускаться по лестнице.

Утром девятнадцатого августа в ОВД «Арбатском» раздался звонок. Дежурный поднял трубку, взглянув на часы. Восемь двадцать. До окончания смены — сорок минут. В девять оперативка… Господи, скорее бы домой, под одеяло.

— Пятьдесят первое отделение. Дежурный слушает.

— Товарищ, у нас взрывное устройство! — прокричал в трубку мужской голос.

— Чего?

— Взрывное устройство. Над дверью квартиры.

— А с чего вы решили, что оно взрывное, это устройство? Как оно выглядит?

— Такая коробка пластиковая для звонков электрических, понимаете? Она висела над дверью.

— Почему «висела»?

— Ее наш электрик снял. Мы его вызывали.

— Зачем?

— Ах, ну что вы все не о том?.. Вызывали, потому что думали, что это он повесил. А он не вешал. Он сейчас его разминирует.

— Кого?

— Устройство! Взрывное!

— Мужчина! Вы проспитесь сначала, потом звоните.

Дежурный бросил трубку.

— Че там? — спросил напарник.

— Да ну их! Как начнут с пятницы бухать, так до понедельника не угомонятся. Взрывное устройство у них, видишь ли!

— Так, а что? — сделал стойку лейтенант, надрессированный на борьбу с терроризмом. — Какое устройство? Мешок с песком? Чего ты трубку-то бросил?

— Какой, блин, мешок? Коробка для звонка над дверью. И какой-то электрик ее уже успешно разминировал.

Телефон снова ожил. Теперь трубку снял лейтенант.

— Пятьдесят первое. Вас слушают.

На этот раз трубка прямо-таки разрывалась от женского вопля.

— Нас хотели взорвать! Почему вы бросаете трубку? Нас чуть не убили!

— Тихо, гражданка! Что произошло?

Женщина, давясь рыданиями, повторила то же, что минуту назад поведал мужской голос.

— Адрес назовите. Староконюшенный, так… — Лейтенант делал запись в журнале. — Ждите, к вам приедут.

— Ну и дурак ты, Гришка. Еще в журнал, главное дело, вписал. Теперь дуй туда за полчаса до конца смены, — вздохнул капитан, отвечавший на первый звонок. — Молодой, резвый, ума-то нет, — меланхолично добавил он.

Минут через двадцать наряд милиции стоял на лестничной клетке пятого этажа дома номер девять в Староконюшенном переулке. У двери тринадцатой квартиры ничего, кроме кнопки звонка, не было. Вернее, над звонком виднелись следы чего-то белесого.

— Клей? — сделал гениальное предположение один из милиционеров.