— А ваши мужья? — напомнил Бояринов, не забывая подливать Вере вина.

— Мужья? Я уже объяснила. Невообразимая легкость бытия. Разъезды, гастроли, съемки, редкие встречи и неизбежная отчужденность. А мне подспудно хотелось стабильности, незыблемости.

— И вы нашли ее в Олеге?

— Да, представьте, — словно стараясь что-то доказать, ответила Вера.

— Он ведь, кажется, моложе вас? Лет на…

— Десять. А что? — опять с вызовом ответила Вера.

Но по тому, как мгновенно залилось краской ее лицо, Бояринов понял, что попал на болевую точку.

— Господи, да абсолютно ничего! На самом деле вы выглядите моложе, чем он.

— Меня совершенно не волнует, как я выгляжу, — надменно произнесла она.

— Вот как? — лукаво улыбнулся Бояринов.

— Вернее, я уверена в себе. И в своей внешности.

— Господи, Верочка! Да я с первой минуту общения уверял вас, что вы — обворожительная женщина. Что вы — вне возраста. Что ваша загадочная сексуальность сведет с ума любого мужчину от семи до семидесяти лет!

Вера рассмеялась.

— Ну наконец-то! А то я уж испугался, что потеряю свою звезду. Поймите, я расспрашиваю вас не из пустого любопытства. Я должен знать о вас и об Олеге все. Как семейный врач, как адвокат, если угодно. Я должен чувствовать своих Ирину и Максима — героев фильма. Эти вымышленные образы, они будут воплощены в ваши с Олегом тела, в ваши души, сердца.

Вера завороженно смотрела на Бояринова. Мягкий, проникающий в сознание голос, который обволакивает, заставляет быть послушной и покорной.

— Так все-таки что вы нашли в Олеге? — с безжалостностью натуралиста, препарирующего нечто живое и трепещущее, вернулся к своему Бояринов.

— Разве я не ответила? Олег — воплощение надежности, преданности. Я чувствую себя с ним защищенной. Дело ведь не в возрасте, как вы сами говорите, Антон. Как женственность не зависит от возраста женщины, так и мужественность определяется отнюдь не годами мужчины.

— Ах, Верочка, как я рад, что судьба свела меня с такой интересной женщиной! Вы — потрясающая! Но почему вы исчезли из киношной жизни? Я не видел ваших работ лет… семь, пожалуй.

— Да. У нас родилась дочь. Поздний ребенок. И Олег всегда был против того, чтобы я работала. Он сам достаточно успешный актер и может прокормить нас с дочерью. А я, признаться, к моменту нашего романа устала от напряженной работы и в театре, и в кино. Я была рада передышке. К тому же в быту я женщина не капризная и довольствуюсь малым.

— То есть он запер вас в клетке, ваш Олег?

— Ну… Почему запер… Я сама…

Голос ее зазвучал неуверенно. Бояринов снова подлил вина в бокалы.

— Как же мне удалось завладеть вами обоими? Я имею в виду, разумеется, предстоящую работу.

— Это я настояла. Когда от вас позвонили с этим предложением, я уговорила Олега. Вы — один из лучших режиссеров…

— Один из лучших? — переспросил Бояринов, и взгляд его вмиг стал жестким и холодным.

— Хорошо, лучший. Я просто не хотела, чтобы вы заподозрили меня в лести, — испуганно поправилась Вера.

— Все правильно, вы умница, — сухо рассмеялся Бояринов. — Так вы получили предложение и настояли на том, чтобы его принять?

— Да. Олег, если честно, сначала был против. Но я его убедила.

— То есть вы все-таки тоже что-то решаете в семье?

— Разумеется. — Теперь уже голос Веры приобрел металлические нотки.

— О! Вот теперь я верю. Верю, что ваш сибирский характер не размяк окончательно перед очарованием молодого супруга. Браво!

— Не размяк, — подтвердила Горбовская. — Кроме того, существует и мотив материальный. Наша дочь часто болеет, и мы решили строить дом за городом. Заработков Олега хватает на жизнь, но для строительства дома этого не достаточно. Он вынужден был смириться и согласиться на ваше предложение.

— Что ж, грех говорить, но нездоровье вашей девочки, дай ей Бог окрепнуть, вернуло вас вашим зрителям, почитателям вашего таланта, среди которых и ваш покорный слуга.

Вера улыбнулась. Она была пьяна этаким легким опьянением не только от вина, но и от свободы, которой давно не ощущала, от того, что эта свобода была ей приятна, как приятно было сознание того, что она нравится, очень нравится Бояринову. И от того, что свобода эта была узаконена, что ли. То есть входила в производственный процесс. И поэтому не вызывала угрызений совести. В конце концов, у них подписан контракт, они с Олегом хорошо заработают. А как работать над ролью, это решает режиссер. А она ни при чем.

«И пусть сегодня он укладывает Сонечку! Пусть разогреет себе ужин, — с непонятным раздражением против мужа подумала Вера. — Я избаловала его. В конце концов, это я принесла нам выгоднейший контракт, это на меня пойдет зритель. Это в меня влюблен режиссер!»

Вера Горбовская вернулась домой глубоко за полночь. Бояринов довез ее на такси до подъезда, вышел из машины и долго еще не отпускал Веру, держа ее руки в своих, что-то говоря, глядя на нее проникновенным взглядом.

Олег видел все это в бинокль. Ему было стыдно, но он смотрел, как Бояринов долго целует руки его жены. Одну, потом другую. Смотрел на ее лицо, раскрасневшееся, с полузакрытыми глазами…

Да что же это? Что же это делается? Вера взглянула на окна, и Олег отшатнулся, нервно заходил по комнате.

Какого черта он дал согласие на эту работу?! Ведь предупреждали его! Ему говорили ребята из театра — не суй голову в пасть ко льву. Но эти предостережения только раззадорили его: смешно ему, молодому, успешному мужчине, ревновать жену, которая старше его на десять лет, к другому мужчине, который годится ему, Олегу, в отцы. Пусть он хоть трижды талантлив и признан!

И Вера — она так дорожила их очагом, их маленькой крепостью, в которую они никого не пускали. И вот оно!

В дверях щелкнул замок. Олег выскочил в прихожую. От Веры распространялся запах вина.

— Ты… пьяна? — изумился Золотарев.

— Нет, просто выпила, — не своим, чужим, холодным голосом ответила Вера. — Как Сонечка?

— Ты вовремя вспомнила о дочери. Она уже три часа как спит.

— И что? Я работала.

— Вино, посиделки неизвестно где, возвращение полночь-заполночь — это что, входит в работу?

— Не кричи — разбудишь дочь.

Она прошла мимо него, поправляя волосы, и он ощутил запах мужского парфюма, исходящий от ее рук.

— От тебя пахнет его запахом! — вскричал Золотарев. — Этим его одэколоном, — с издевкой проговорил он, — как там? «Дерьмо гусара»?

— Ты с ума сошел? Что ты несешь? — раздался ее голос уже из ванной.

Он прошел за ней. Жена мыла руки, разглядывая себя в зеркале. И ее взор был все еще там, на улице, возле машины. Увидев перекошенное от злости лицо мужа, Вера повернулась к нему.