Генри де Вэр Стэкпул

Голубая лагуна

Перевод с английского под редакцией В.Попова, выполненный в 1923 г., сверенный с оригиналом и переработанный в аудиостудии АРДИС в 2021 г.

* * *

Книга I

Часть I

Глава I. В чаду керосиновой лампы

Матрос Пэдди Баттон, сидя на ящике, со скрипкой под левым ухом, наигрывал старинную песенку, усиленно отбивая такт левой ногой.

Он был одет в матросские штаны, полосатую рубаху и старую куртку, позеленевшую местами от солнца и соли. Это был типичный старый моллюск, с сутулой спиной и крючковатыми пальцами, всем своим обликом смахивающий на краба.

Лицо его напоминало полную луну, багровеющую за дымкой тропических туманов; в данную минуту оно выражало напряженное внимание, как будто скрипка рассказывала ему куда более чудесные сказки, чем старая избитая повесть о бухте Бантри.

«Левша-Бат», – так звали его товарищи, не потому, чтобы он точно был левшой, а потому, что он, попросту говоря, все делал шиворот-навыворот. За что ни возьмется, можно быть уверенным, что дело у него не выгорит.

Он был кельт, и все соленые моря, по которым он плавал в течение сорока с лишним лет, не смыли ни кельтского начала в его крови, ни веры в волшебниц в его душе. Кельтская природа – прочная краска, и нужды нет, что Баттон напивался пьяным в большинстве портов света и плавал с капитанами янки, все же он продолжая всюду таскать с собой своих волшебниц, да еще и немалую толику первородной невинности в придачу.

Над головой музыканта болталась нога, свисавшая с гамака; там и сям в полумраке виднелись другие гамаки, напоминавшие лемуров и летучих мышей. Керосиновая лампа, покачиваясь, освещала то босую ногу, то лицо, с торчащей изо рта трубкой, то мохнатую грудь, то татуированную руку.

Было это в те дни, когда новейшие усовершенствования еще не сократили личного состава на судах, и команда «Нортумберлэнда» представляла собой полную коллекцию морских крыс: были тут и голландцы, и американские фермеры, пахавшие землю и разводившие свиней в Огайо не дальше как три месяца назад, и старые моряки, как сам Пэдди Баттон, – помесь лучшего и худшего на земле, подобной которой нигде не найдешь на столь малом пространстве, кроме матросского трюма на корабле.

«Нортумберлэнду» пришлось перенести немало превратностей, пока он огибал мыс Горн. По пути из Нового Орлеана в Сан-Франциско он провел тридцать дней в борьбе с бурей в таком месте океана, где размаха трех волн хватает на целую милю; теперь же, в момент, когда начинается наш рассказ, он стоял без движения, застигнутый мертвым штилем.

Баттон закончил игру лихим взмахом смычка, отер лоб правым рукавом и набил закопченную трубку.

– Патрик, – протянул голос из гамака, с которого свисала нога, – о чем это ты начал рассказывать сегодня?

– Этакая зеленая штука! – добавил сонный голландский голос с койки.

– О, это ты о Лепроконе. Ну, да, у сестры моей матери в Коннауте завелся лепрокон.

– На что он был похож? – спросил сонный голландский голос, очевидно, зараженный штилем, принуждавшим всю команду к праздности.

– Похож? На лепрокона, разумеется. На что же еще ему быть похожим?

– На что он был похож? – настаивал голос.

– Это был маленький человечек, ростом с крупную редьку и зеленый, как капуста. В доме моей тетки, в Коннауте, завелся лепрокон в доброе старое время. Ох, ох, ох! доброе старое время! Верьте или не верьте, но его можно было бы засунуть в карман, и наружу торчала бы одна только зеленая голова. Держала она его в шкапу, но стоило оставить щелку открытой, он уж и пойдет гулять повсюду: и в кувшинах с молоком побывает, и под кроватью, да еще и стул из-под тебя выдернет, – только держись! А потом, как пойдет гонять свинью, – догоняет до того, что все ребра у нее выступят наружу, ни дать ни взять старый зонтик! А еще перемешает все яйца, так что петухи с курами в толк не возьмут, что за штука такая, когда из яиц полезут цыплята о двух головах, да с двадцатью семью ногами со всех концов. Станешь гнать его, да как разгонишься – и угодишь прямо в лужу, а он тем временем прыг обратно в шкап!

– Это был тролль, – пробормотал тот же сонный голландский голос.

– Говорю тебе, это был лепрокон, и чего-чего только он не придумывал! Вытащит из кипящего котла капусту и припечет тебе ею лицо; а протянешь к нему руку – глянь, в ней лежит золотой соверен.

– Эх! Когда бы он был здесь! – протянул голос с одной из коек.

– Патрик! – произнес голос с верхнего гамака. – С чего бы ты начал, если бы у тебя оказалось двадцать фунтов в кармане?

– Что толку спрашивать? – отозвался Баттон – На что двадцать фунтов моряку в море, где грог – одна вода, а говядина – одна конина? Дай мне их на суше, и посмотришь, что я с ними сделаю!

– Сдается мне, что продавцу грога не видать бы тебя, как своих ушей, – промолвил голос из Огайо.

– Да уж, конечно, не видать, – огрызнулся Баттон, – Будь проклят грог и тот, кто его продает.

– Легко говорить! – продолжал Огайо, – Клянешь грог на море, когда его негде достать: посади тебя на берег, и нальешься по горло,

– Люблю выпить, – сказал Баттон, – нечего греха таить! Но уж как залью – войдет в меня черт – и таки уходит меня бутылка, в конце-концов.

– Ну, что же, – заметил Огайо, – ведь не уходила же она тебя до сих пор!

– Нет, – отвечал Баттон, – но чему быть, того не миновать!

Глава II. Под звездами

Наверху стояла чудесная ночь, проникнутая величием и красотой звездного света и тропического покоя.

Тихий океан спал, едва всколыхнутый широкой мертвой зыбью, а там, вверху, у огненного свода Млечного Пути, повис Южный Крест, подобный сломанному воздушному змею.

Звезды на небе, звезды в море, миллионы и миллионы звезд; это множество лампад на небесном своде внушало мысль об огромном, многолюдном городе, а между тем, все это живое, пылающее великолепие было безмолвно.

Внизу, в каюте, находились три пассажира корабля; один читал за столом, двое играли на полу.

Сидевший у стола Артур Лестрэндж устремил большие ввалившиеся глаза в книгу. Он явно был в последнем градусе чахотки и прибегнул к длинному морскому путешествию, как