Лиза

О чем вы думаете, глядя на своего мужа? Кого видите? Смущенного мальчишку, которому сказали «да» много лет назад — долговязого, сутулого, нервно теребящего скромный букет ромашек? Признаться честно, я по-прежнему тону в тёплых, как молочный шоколад, глазах Матвея. Он не изменился... Разве что взгляд с годами утратил кротость и юношескую чистоту, стал твёрдым и благосклонным. Его не портят даже морщинки, разбегающиеся лучиками вокруг глаз. У Матвея сильные руки — жилистые, увитые бороздками выпирающих вен. А о чем думаете вы, смотря на руки своего мужа? Вспоминаете, как он кружил вас, задыхаясь от счастья, на пороге ЗАГСа? Или носил на руках во время медового месяца?

— Лиза, я надеюсь, обойдёмся без фокусов? — голос мужа разрывает паутину моих мыслей, как острый клинок.

Когда-то голос Матвея заставлял мое сердце биться чаще... А его ласкающий слух шёпот кипятил кровь. Когда-то. Давно...

Я крепче вжимаюсь в прохладное кожаное сиденье автомобиля, с трудом отводя глаза. Облизываю мужа взглядом, как озабоченная, жалкая нищенка, просящая кроху внимания. Какие же у него высокие скулы! Точеные. У нашего сына Даньки такие же. И волевой подбородок Данил унаследовал от отца.

Матвей нервно сжимает руль, а я снова смотрю на его руки, размышляя, как же давно они меня не касались...

— Лиза, я жду ответ. — Пожалуй, стали в его голосе хватит, чтобы заглушить все окружающие звуки. Автомобильные гудки, музыка, льющаяся из окон открытых кафешек — все словно растворяется в пространстве, оставляя меня наедине с его вопросом.

— Я же дала согласие на развод. — Мямлю я, виновато опуская глаза в пол. — Зачем ты опять спрашиваешь?

— Ты пялишься на меня всю дорогу. Вот зачем. — Раздраженно отвечает он. — Я выполнил все свои обязательства, Лиза. Вы с сыном ни в чем не нуждаетесь. А Данил... — не отрываясь от дороги, вздыхает Матвей. –... он смирится со временем. Вот увидишь.

Я молчу. Тупо киваю и отвожу, наконец, взгляд от мужа, выбрав в качестве объекта наблюдения пролетающий мимо свадебный кортеж...

Матвей паркуется возле ЗАГСа. Не глядя в мою сторону, выходит из машины. Я тянусь ладонью к прохладной ручке, отворяя дверь для новой жизни... Жизни одинокой разведёнки. Или, как сейчас модно говорить, свободной молодой женщины.

— Идём? — сухо спрашивает Матвей.

Мимо нас проносятся счастливые молодожены с вереницей нарядных гостей. Я зажмуриваюсь, попав под дождь из риса и розовых лепестков. Непроизвольно хватаю Матвея за руку и звонко смеюсь, удирая от веселой, подвыпившей компании. Забываюсь на секунду и мигом прихожу в себя, столкнувшись с отстранённым взглядом мужа. Его чувственные губы, сжатые в тонкую линию, выступившие на лбу морщины говорят красноречивее слов.

— Ой. Извини. — Отпускаю ладонь Матвея, костеря себя на чем стоит свет. Когда я уже смирюсь? И перестану вести себя, как тряпка?

Муж забирает мой паспорт и уходит в один из кабинетов. О чём-то переговаривается с эффектной сотрудницей, а потом приглашает меня расписаться в документах. Ну вот и все — в паспорте красуется жирная печать, уведомляющая окружающих о новом статусе Виноградовой Елизаветы — разведена.

— Лиза, куда тебя подвезти? — Матвей не скрывает облегчения. Оно струится из его глаз и ощущается в голосе. Да что там облегчение. Триумф — вот что он чувствует! Наконец-то можно легально обхаживать молодую любовницу Илоночку.

— Никуда, спасибо. Мне заскочить нужно... в одно место. — Бормочу чуть слышно, отводя взгляд в сторону красивой, позирующей фотографу пары.

— Ты в порядке? Не страдай сильно, ладно? Ну... бывает. В жизни все бывает. Любовь проходит и... — его губы не улыбаются, а глаза — в них столько счастья и молодецкого задора, что хочется отвернуться. Сейчас он поедет к Илоночке, подхватит ее на руки и будет кружить, кружить... А потом они займутся любовью на некогда нашей кровати. Мда...

— Матвей, со мной все в порядке. Ты поезжай, обрадуй Илону.

Ей-богу, мне приходится приложить усилие, чтобы голос звучал твёрдо. «Не страдай, не плачь, смирись...» — я столько раз слышала от мужа эти дежурные фразы, что впору привыкнуть. Знаете, есть такое выражение: если выплакать все слёзы, их не останется. По-моему, со мной случилось именно это. Я очерствела от боли, превратилась в сухарь, опустевший колодец или выжженный лес.

Провожаю взглядом удаляющуюся статную фигуру Матвея и бреду в парк. Шаркаю по дорожке, как сгорбленная старуха, к вагончику с мороженым, чтобы заесть неприятное событие порцией сладкого. Последнее время это стало регулярной привычкой. Откровенно говоря, не очень хорошо сказывающейся на моей внешности. Развалившись на лавочке под кроной раскидистого тополя, я достаю из сумочки телефон и выполняю данное подруге обещание — звоню ей.

— Виноградова, рассказывай! Как все прошло?

Снежана разговаривает со мной по громкой связи. На заднем фоне льётся вода и работает телевизор. Кажется, я даже слышу, как шкварчит сковорода на плите.

— Нет, Ланская. Так я разговаривать не буду. Завязывай с уборкой или готовкой, а потом поговорим. — Облизав подтаявшее мороженое, ультимативно отвечаю я.

— Лиза, да ты что, обиделась? — вода перестаёт течь, сковородка больше не шкварчит. — Приезжай ко мне немедленно, слышишь? У меня единственный выходной за две недели, я не знаю, за что хвататься. Приедешь?

Ну вот как не приехать? Плакаться в жилетку я, конечно, не буду, а вот поговорить, получить от Снежаны порцию заботы и сочувствия — всегда пожалуйста! Отбиваю вызов и вызываю такси.

— Ну ты и раскабанела, Виноградова! — восклицает Снежана, обрушив на меня порцию «заботы и поддержки» с порога. — Килограммов шестьдесят пять уже?

— Семьдесят, Ланская, — бросаю небрежно. — Пройти-то можно, или будем обсуждать меня в подъезде?

Да, Снежана своеобразный человек, она резковатая и прямолинейная до чертиков, но, что поделать, я люблю ее со школьной скамьи.

— Кошмар! Ну ты даёшь, Лиза. Проходи скорее на кухню, буду поить тебя чаем. Кормить не буду, даже не уговаривай.

— Не очень-то и хотелось. — Сухо бросаю я и следую в указанном направлении.

— Лиза, и ты ничего не скажешь? Промолчишь в ответ на мою бестактность? — уперев руки в аппетитные бока, обтянутые лосинами в горошек, хмурится Снежка. — Я же хочу, чтобы ты... чтобы ты...

Черт, кажется, Ланская сейчас сама расплачется. Вот уж точно говорят, женщина — удивительное, не изведанное природой существо, многогранное и непредсказуемое.

— Не о чем переживать, Снежка. — Со вздохом отвечаю, по-дружески сжимая кисть подруги. — И ничего не бестактность, Ланская. Кто ещё откроет мне глаза, как не ты?