Москва, 26 апреля 2005 года, 6 часов вечера

— Масоны, тамплиеры, розенкрейцеры, иллюминаты, раввины, египетские жрецы с их пирамидами, Шамбала и Каббала, Нострадамус и Леонардо да Винчи, пришельцы и йоги, маги и чародеи, Господи, когда же все это кончится?! Когда им это, наконец, надоест?!

Крик израненной души вырвался из приоткрытого окна на четвертом этаже монументального, сталинских времен дома на Ленинградском проспекте возле метро Сокол, пролетел над толпами вечно спешащих и нелюбопытных москвичей, которые даже не расслышали обращенного к ним призыва, затрепетал над книжными развалами, войдя в резонанс с названиями многочисленных книг в ярких обложках, в ужасе отразился от пирамид, пяти- и шестиконечных звезд, серпов, молотов и прочих тайных символов, в изобилии встречавшихся в рекламных плакатах и газетах, убранстве домов и одежде прохожих, денежных купюрах и татуировках, и юркнул обратно в окно. Исторгший этот крик мужчина недовольно покрутил пальцем в ухе, пробормотал: «Что за адский шум! Дома, в собственном кабинете покоя нет!» — и закрыл окно.

Хозяина дома звали Семен Михайлович Биркин, был он среднего роста, сухим и подвижным мужчиной с густыми, высоко взбитыми седыми волосами, об изначальном цвете которых можно было только догадываться. С возрастом было проще — выручала новенькая красная адресная папка с тисненными золотом цифрами 75 над лавровой ветвью. Человек, впервые, как и мы, сталкивавшийся с Биркиным, от такого открытия удивленно присвистывал и начинал внимательнее всматриваться в лицо собеседника, отмечая крупный нос, ясные, хотя и заметно выцветшие карие глаза, землистый, но равномерно землистый цвет лица, не испещренного склеротическими жилками, и, что уж совсем удивительно, нетронутый ряд собственных зубов, такими желтыми могли быть только настоящие зубы после шестидесятилетнего обкуривания.

Профессию же Биркина никто из неосведомленных и случайно попавших в его кабинет людей угадать не мог. Понятно было, что он из старых хозяев квартиры, «новые» ни за что бы не оставили эту мебель советских времен, пусть и добротную. Сразу вспоминалась череда мемориальных досок на фасаде здания: маршал, генеральный конструктор, пара академиков. Случайный посетитель кабинета еще раз исподволь окидывал взглядом фигуру хозяина, отмечал отсутствие выправки и заключал — не из военных. После разглядывания многочисленных фотографий в рамках, покрывавших стену над диваном, отметал предположение о генеральном конструкторе. Лица людей, запечатленных на снимках, были сплошь неизвестными, за исключением легко узнаваемого в любом возрасте Биркина, одеты все были в штатское, иногда весьма вольное, и нигде, даже в отдалении, не просматривалось никаких ракет, подводных лодок, самолетов, танков или хотя бы плюгавенького УРСа.

Оставалась версия академика или, на худой конец, какого-нибудь заслуженного профессора. В ее пользу говорило обилие книг, которым было тесно в трех одинаковых емких книжных шкафах со стеклянными дверцами, и они вытекали наружу, заполнили угол кабинета и уже наползали на письменный стол. Так с книгами обращаются только настоящие ученые.

Разглядывание шкафов с книгами еще более склоняло к выводу, что хозяин квартиры — заслуженный профессор, хотя и непонятно, в какой области. Книги по истории искусств, геологии, филологии, астрономии, мифологии, химии стояли вперемежку, в известном одному хозяину порядке. Так, освоившись, посетитель доходил до крайнего шкафа, забитого книгами в коленкоровых переплетах, являвших все оттенки болотного цвета, с надписями белой краской на корешках, нанесенными неумелой рукой.

«Самиздат», — ностальгически вздыхал посетитель старшего поколения и благоговейно брал заботливо переплетенные тома в руки, но вскоре с некоторым даже возмущением и омерзением ставил их обратно на полку. Это был не самиздат, под новыми переплетами скрывались книги по эзотерике, демонологии, кабалистике, оригиналы и копии, частично на русском языке, с ерами и ятями, частично на немецком, английском, французском, с непривычными, вычурными шрифтами. Но отторжение вызывала не тематика книг, а штамп на титульном листе с горящими синим огнем словами «Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР».

Оставалась, конечно, небольшая надежда на то, что заслуженному профессору удалось какими-то неведомыми путями приватизировать часть спецхрана КГБ, но Семен Михайлович не оставлял себе этой лазейки, чистосердечно признаваясь, что да, служил, всю свою жизнь служил в этой организации, в отделе, занимавшемся оккультными науками и паранормальными явлениями.

— Как же так?! — удивленно восклицал посетитель. — Вы же все годы вашей власти все это гнобили и давили! Даже безобидных гипнотизеров на учете держали.

— И правильно, доложу вам, делали, — спокойно отвечал Семен Михайлович, — и не «вашей власти», а нашей с вами власти, общенародной, — назидательно подняв палец, добавлял он, — мы заботились о душевном здоровье народа, незачем забивать мозги советского человека всякой дурью, отвлекая его от изучения научного коммунизма.

В этот момент ненаблюдательный посетитель, не замечавший иронического блеска в глазах Биркина и ориентировавшийся на сугубо серьезный тон его высказываний, спешил ретироваться. Приметливые же оставались и узнавали много для себя интересного и полезного, сетуя разве что на излишнюю обстоятельность всех объяснений и болтливость старика.

Надо сказать, что в старые времена, несмотря на место своей службы и специфическую специализацию, Биркин был довольно широко известен и именно как специалист по всяким паранормальным явлениям и загадкам истории. Он публиковал, естественно, с санкции руководства, довольно много статей как в научных, так и научно-популярных журналах. Статьи носили, конечно, разоблачительный характер, но сопровождались убедительной аргументацией и, главное, обилием малоизвестных широкой публике примеров, которые и интересовали в первую очередь всех читателей.

Печатался Биркин только в солидных журналах, таких как «Наука и жизнь», «Знание — сила», «Химия и жизнь», «Техника — молодежи», или в центральных газетах, с презрением отметая предложения изданий мелких, особенно, всяких антирелигиозных сборников. Имел тогда Биркин репутацию исследователя серьезного, даже прогрессивного, в совершенстве владевшего не только литературным языком, но и особой его разновидностью, высоко ценимой советским читателем, — эзоповым языком. Статьи эти, помимо известности, приносили Биркину и весьма щедрые гонорары, служившие весомой добавкой не столько к зарплате, и без того приличной, сколько к необходимой всякому настоящему мужчине заначке.

С перестройкой все резко изменилось. Разоблачительный пафос затронул все стороны жизни и только в области оккультных наук и паранормальных явлений он не приветствовался. Солидные издания хирели, а набиравшая силу желтая пресса вываливала на головы ошалевшей от свободы слова публики все новые открытия и дерзко срывала последние покровы с древних тайн. У Биркина волосы вставали дыбом от безапелляционности тона и вопиющей безграмотности подавляющего большинства статей, он писал опровержения, писал и серьезные статьи, где излагал все как есть, не прибегая к эзопову языку, тем более что санкции руководства, за отсутствием оного, получать уже не требовалось.