Вернулась из командировки, зашла в офис, а там он. Моё сладкое воспоминание. Моё горькое прошлое. Когда-то я подставила его, а теперь он вернулся, и я не знаю, что у него на уме. Ведь он купил нашу компанию, стал моим боссом и ставит условия.

— Что здесь такое происходит?

Словно фурия, я влетаю в свой рабочий кабинет, который ничем не напоминает привычное мне место. Кругом нагромождения коробок, папки с документами разве что не выпотрошены до конца, монитор нагло развёрнут к окну, стеклянные дверцы шкафа распахнуты настежь.

А ещё посреди всего этого безумия стоит он. Нет… ОН! Тот, которого я ожидаю увидеть здесь меньше всего. Преспокойно так стоит и изучает документы в одном из моих файлов.

От удивления я даже слегка спотыкаюсь, но равновесия не теряю и решительно подхожу к НЕМУ, замирая лишь в полутора метрах. Потому что находиться ближе опасно.

И всё-таки меня мутит. Да, определённо мутит, когда твёрдый взгляд тёмно-зелёных как речные омуты глаз впивается в меня. Мутит, потому что последний раз мы расстались при совсем уж неблагоприятных обстоятельствах, а ещё мне не нравится внезапная реакция собственного тела на этого мужчину. Потому что тело помнит то, что разум желает позабыть.

— Что происходит? — повторяю я вопрос, добавляя твёрдости в голос. — И что ты здесь делаешь?

— А что мы снова на «ты», Мельникова?

— Запамятовала, как вас по батюшке, Герман?..

— Маркович.

— Герман Маркович, да, точно.

Вру я, конечно, что запамятовала. Ничего подобного. Ни секунды я не запамятовала. Всё прекрасно помню, как будто вчера было. Хотя прошло уже… сколько лет? Считай, пять? Да, пожалуй, что пять.

— Герман Маркович, не соблаговолите ли любезнейше мне объяснить, какого чёрта забыли в моём кабинете?

С улыбкой, которая никоим образом не отражается в его глазах, он захлопывает папку и бросает её к остальным на стол.

— Я перевожу головной офис в Питер, поэтому, Варвара, если хотите сохранить свою позицию, советую начинать паковать чемоданы.

— Что? — потрясённо выдыхаю я. — Что значит «я перевожу»?

— А то и значит, Варя, — переходит он вдруг на ты.

Приближается ко мне ровно на шаг, раз уж я не осмелилась, и заглядывает в лицо. Глаза в глаза. Прямо и без смущения.

— Я купил эту компанию. Теперь я владелец, понимаешь? И я принял решение о переводе основного штата в Петербург.

— Погоди, что значит «купил»? — я будто бы не слышу его, пытаясь переварить новую информацию.

— Большинство персонала уже согласилось на ре-локацию. У тебя, насколько я знаю, проблем возникнуть не должно.

— Почему в Петербург?

— Навряд ли ты продала свою квартиру на Шпалерной? Офис, кстати, будет в центре. Так что при хорошей погоде сможешь даже пешком прогуливаться до работы.

— С каких это пор ты «продаёшь» и «покупаешь» компании?

Герман будто бы не слышит меня, продолжая гнуть свою линию.

— Я выделю тебе кабинет прямо с окнами на Невский, если хочешь. Это в знак некой компенсации за небольшие неудобства.

У меня вырывается нервный смешок.

— Небольшие неудобства? Шутишь что ли? Ты просишь меня сорваться с насиженного места в столице, бросить налаженную жизнь, забыть…

— Я ничего не прошу, — холодно перебивает Герман, — последний раз, когда я у тебя что-то просил, был очень давно.

Ничего не могу поделать, но краснею после его слов, а затем сдаюсь первой. Отворачиваюсь и отхожу к окну. С удовольствием бы плюхнулась на диван, так как голова ещё идёт кругом от перемен. Только на диване я буду ниже Германа, а чёрта с два позволю ему доминировать. Это пока ещё мой кабинет, не знаю вот, правда, насколько. Всё так неожиданно: новости эти и он, как призрак из прошлого.

— Это деловое предложение, Варвара. Тем более, о тебе отзывались, как о ключевом специалисте. Мне бы не хотелось терять кадры.

— Отзывались обо мне, — огрызаюсь я. — Только не вешай мне лапшу, что не знал, что я здесь работаю.

В следующую секунду я вздрагиваю и бросаю взгляд через плечо. Тишину кабинета разрывает громкий звук смеха. Герман стоит, запрокинув голову, и смеётся. Внезапно искренне. По рукам под плотной костюмной тканью пробегают мурашки… от воспоминаний. Я слишком хорошо помню, как было здорово — смеяться с ним вместе. Когда-то…

— Потрясающая самонадеянность, Мельникова. У меня нет привычки следить за чьей-либо жизнью, в том числе и за твоей.

Эта фраза стирает весь ностальгический эффект.

— Как и у меня, — говорю я, просто чтобы хоть что-то сказать.

— Вот и прекрасно. Ну так что… принимай решение. Завтра жду или подписанное согласие, что с приказом ознакомлена и насчёт перевода не возражаешь, или заявление об увольнении по соглашению сторон. Компенсацию гарантирую.

Гарантирует он…

Ничего не отвечаю, лишь слегка киваю, давая понять, что услышала.

Герман направляется к выходу, но у порога притормаживает и оборачивается.

— Похоже, ты меня изрядно повеселишь. А то я что-то заскучал в последнее время.

Как же… повеселю… Скучать точно не будешь, Герман. Это я тебе обещаю.

Едва за новоиспечённым боссом закрывается дверь, мои напряжённые плечи опускаются. Упираюсь ладонями в подоконник, наклоняю голову и делаю долгий глубокий вдох. Спокойствие, только спокойствие, — небольшая личная мантра обычно работает безотказно. Но не сегодня.

— Чё-ё-ё-рт! — всё-таки не сдерживаюсь я и бью кулаками по подоконнику.

И миллион раз «чёрт» следом.

Откуда он здесь взялся? Откуда, мать его?! Мне совсем не нравится, что Герман вызывает во мне хоть какие-то чувства. До сих пор. До сих пор, чтоб его! Столько лет прошло, а всё вернулось на круги своя. Он рядом, и я таю. Не хочу, а таю. Плавлюсь, как пломбир под жарким карибским солнцем. Будто бы мы расстались вчера.

Гораздо раньше, детка… гораздо раньше вы расстались, — шепчет противный голосок собственного «я».

Ещё и квартиру на Шпалерной вспомнил, гад. Да… конечно, я не продала её. Даже не сдавала. Держу, как собственное жильё во время кратковременных наездов в северную столицу.

Прекрасно помню то воскресное утро и Германа… одной ногой стоявшего на узком французском балконе окнами в парк. Одной ногой и в чём мать родила. Помню, как схватила его за талию и утянула обратно в комнату. Помню, как смеялись, заваливаясь на разворошённую после долгой бурной ночи кровать. И что было потом, тоже помню…