— Какой все-таки кайф! — блаженно вздохнул Миша, длинной палкой выкапывая очередную печеную картофелину из горящих углей и перебрасывая ее из руки в руку, чтобы она поскорее остыла.

Его друзья могли лишь согласиться, что все — лучше некуда. Они остановились на ночлег в тихой заводи с пологим, не резко обрывающимся у самой реки берегом. Неподалеку от берега застыла на фоне ночного неба красавица яхта с белоснежными парусами — сейчас, в свежем ночном сумраке, они казались иссиня-голубыми. Надувная шлюпка, на которой ребята перебрались на берег, была привязана к подмытым и обнажившимся корням деревьев, торчащим над водой. Эту ночь путешественники решили провести на берегу, разбив палатку.

Да, Петькин отец сдержал свое обещание! Уже пятый день ребята шли на яхте, принадлежащей другу Петькиного отца, Николаю Христофоровичу Берлингу. Николай Христофорович был высоким и широкоплечим человеком, с длинными седыми волосами. Иногда он эти волосы завязывал в «конский хвост» — особенно, когда становился за штурвал, — а голову покрывал, совсем по-пиратски, большим треугольным платком, завязанным за два конца узлом на затылке. Просоленный морской волк, да и только! Петькин отец рассказал ребятам, что Николай Христофорович — поэт, и ребята с уважением и интересом посматривали на настоящего живого поэта. Еще Петькин отец сообщил сыну и его друзьям, что Николай Христофорович был особенно известен в начале шестидесятых годов — это ж подумать только, почти тридцать пять лет назад и больше чем за двадцать лет до рождения любого из друзей, — он тогда много печатался в «Дне поэзии» и других престижных изданиях, опубликовал несколько сборников стихов, много выступал на поэтических вечерах, куда народ собирался тысячами, и в слетах авторской песни, потому что многие его стихи были положены на музыку, под гитару… А потом он ушел в тень, занялся в основном переводами и текстовками для эстрадных певцов, потом строил яхты или обкатывал построенные, а зимой старался попасть в один из тех Домов творчества Союза писателей, где имелся хороший бильярд, — и играл на бильярде днями напролет.

— С ним что-нибудь случилось и поэтому он так изменился? — спросил Петя у отца.

— Да нет, — пожал плечами отец. — Просто жизнь так сложилась. Последние годы, — продолжил Котельников-старший, — выдались у Николая Христофоровича довольно трудными, потому что в издательском мире все изменилось, переводных стихов теперь издают мало и не платят за них, как раньше, но раз или два в год Николаю Христофоровичу перепадает заказной «хит» от какого-нибудь популярного эстрадного певца или группы, и этих денег ему вполне хватает, при его довольно скромных потребностях. Вот только яхту ему не удается обновить уже несколько лет. Давным-давно, в пору своей популярности, он начал с того, что построил совсем маленькую яхту — скорей даже, парусный бот, — на котором в основном ходил по Клязьминскому водохранилищу. Когда он эту яхточку обкатал, ее с удовольствием купили у него за хорошие деньги. На них он смог приобрести достаточно материала, чтобы построить яхту побольше. Эту вторую яхту он тоже обкатал и продал очень выгодно, потому что слух о том, что он замечательный мастер, уже пошел среди любителей яхт. На полученные деньги он построил яхту еще больше предыдущей — и так он поступал несколько раз, пока не создал нынешнюю красавицу: восьмиместную, где восемь откидных коек были размещены по четырем помещеньицам: одна в капитанской каюте, по две в двух спальнях и три — в каюте побольше, в которой еще имелся откидной стол и ее легко было превратить в камбуз или в кают-компанию. Тогда три откидных койки превращались в широкие лавки. Еще было множество встроенных стенных шкафчиков, в которых хранились продукты, постельное белье и вообще все необходимое для плавания. В одном из встроенных шкафчиков скрывался довольно вместительный холодильник, а еду готовили на электроплитке. У яхты был электромотор на аварийный случай, но Николай Христофорович пользовался этим мотором очень редко.

Достаточно, пожалуй, о яхте и ее владельце. Ребята, как мы видим, знали о нем многое, хотя, если честно признаться, поняли не все. Многое в той, прошлой жизни, из которой вышли и Николай Христофорович, и Петькин отец, казалось им странным и… нет, не то чтоб не очень нормальным, а, скорей, каким-то «сдвинутым». Если попробовать объяснить то, что они сами не очень могли выразить словами, то больше всего их поражало, как это Николай Христофорович ни к чему не стремится — ни к чему из того, к чему стремится большинство людей, — и вполне доволен тем, что живет в стороне от жизни… С его репутацией великолепного мастера он мог бы зашибать кучу денег, строя яхты для богатых людей. На эти деньги он мог бы продолжать ездить по домам отдыха, играть в бильярд, вносить улучшения в собственную яхту, издавать сборники своих стихов, ни от кого не завися… Разве это не лучше, чем сочинять тексты-однодневки для эстрады?

Но, было вполне очевидно, Николай Христофорович ничего этого не хотел.

— Не знаю, как у него там жизнь сложилась, — сказал Пете Сережа на вторые сутки их плавания, — но где-то жизнь его ушибла, это факт. Просто твой отец не хочет рассказывать нам об этом.

Петя мог лишь согласиться, что в истории старого поэта есть какая-то загадка — из тех, которые, как считают взрослые, дети не поймут, поэтому и рассказывать о них не стоит.

А в целом плавание проходило замечательно, и довольны были все, даже Бимбо, которому сперва не очень нравилось, что пол качается под лапами и норовит куда-то ускользнуть и что кругом вода — штука довольно ненадежная и противная в большом количестве. Но потом и он освоился, видно, спохватившись, что он должен с честью нести название своей породы — водолаз. Впрочем, он с большим одобрением отнесся к идее сделать на сей раз привал на берегу и поужинать не в «кают-компании», а у костра. Сейчас он лежал, положив огромную черную голову на мощные черные лапы, задумчиво глядя на затухающее пламя и, видимо, надеясь, что после такого замечательного отдыха все окончательно передумают и путешествие продолжат по суше…

— Да, очень здорово! — согласилась Оса, отхлебывая крепкого ароматного чаю из жестяной кружки. — Передай мне хлеба и масла, пожалуйста! — Это она обратилась к Саше, который обжарил ломоть хлеба над костром, насадив его на тонкий прутик, а потом обильно намазал маслом. Масло таяло на горячем хлебе и пропитывало его насквозь, а Саша с удовольствием взирал на это сквозь толстые стекла своих очков.

— Вот, пожалуйста… — Саша передал Осе хлеб и масло. — Скажите, — спросил он у Николая Христофоровича, — это похоже на те слеты авторской песни, на которых вы бывали?

— В уменьшенном масштабе, — усмехнулся Николай Христофорович. — Слет — это тысячи людей, десятки костров, повсюду гитары слышатся, ну и вообще соответственно… — добавил он без всякого соответствия сказанному.

— А может, нам устроить такой мини-вечер? — предложил Петя. — Ведь и гитара у нас на яхте есть… Вы не могли бы нам спеть что-нибудь из своего?