Приуныв, они собрали палатку, потушили костер и вернулись на яхту. Было уже поздно, и все принялись устраиваться на ночлег. Размещались они так: Николай Христофорович в одноместной капитанской каюте. Оса — в первой из двойных, во второй двойной — Петька и его отец, а в трехместной — Саша, Сережа и Миша. Бимбо на протяжении ночи переходил то в каюту своих хозяев, то в большую каюту трех ребят (хотя, конечно, назвать эту каюту «большой» можно было только по сравнению с остальными).

Раза два случалось, что ребятам не спалось — настолько они были переполнены новыми впечатлениями в эти первые дни на яхте, и тогда они собирались в «большой» каюте и болтали до полуночи, пока у них не начинали слипаться глаза. Взрослые не возражали и требовали только, чтобы не было гама.

Сегодня, похоже, им опять долго не удастся уснуть, переваривая необычайную историю, которая косвенно задела их нынешним вечером.

— Я только постелю постель, чтобы сразу отползти в нее и бухнуться, как только захочется спать, и вернусь к вам, — сказала Оса, увидевшая, что ее друзья расположены посидеть и поболтать не меньше, чем она сама.

— А я достану молока и печенья, — сказал Петя.

В одной из прибрежных деревень взрослые купили пятилитровую канистру свежего молока, безумного дешевого по сравнению с московскими ценами, да к тому же не менее безумно вкусного! Ребята никогда не думали, что молоко может быть такой вкуснятиной. Там же взяли творога, сметаны, сала, огурчиков и несколько десятков совсем свежих яиц. Эти яйца были крупными, а желтки у них были желтее некуда — такие яркие, что и не сравнить с бледными желтками яиц, продающихся в городских магазинах. Утром Николай Христофорович приготовил на всех яичницу-глазунью, зажарив ее на сале — еда была пальчики оближешь! А количество яиц, казавшееся беспредельным, сразу резко поубавилось — еще бы! — глазунья на семь человек, у каждого из которых аппетит разыгрался на свежем речном воздухе, даже Бимбо получил три сырых яйца, которые ему разбили в обычный корм, вылакал их с преогромным удовольствием и всем видом показывал, что не откажется от добавки!

Николай Христофорович заглянул в большую каюту, когда Петя взгромоздил на стол канистру молока, уже опорожненную больше чем наполовину.

— Пейте, не стесняйтесь, — сказал старый поэт. — Завтра ми зайдем к моим старым друзьям: подзаправимся у них новым молочком. И яйцами тоже. А главное — такого меду у них возьмем, какого вы в жизни не ели! У них одна из самых крупных пасек в здешних краях. Молоко с медом и черным хлебом — это такая еда, о которой вечно мечтать будешь, когда разок ее попробуешь!

— А вы сами молока не хотите? — спросил Сережа.

— Выпью стаканчик, пожалуй, и пойду к себе. Мне надо заполнить судовой журнал.

Николай Христофорович вел судовой журнал с таким тщанием, как будто был капитаном огромного океанского лайнера, а не маленькой речной яхты, для которой судовой журнал в принципе не обязателен.

Николай Христофорович взял стакан молока и удалился в свою каюту. Петькин отец сказал, что полежит пока с детективчиком.

— Вы только не очень засиживайтесь, — предупредил он. — Чтобы завтра были не как сонные мухи, а как огурчики.

— Ага, как огурчики зелененькие и все в пупырышках! — отозвался Миша.

Все рассмеялись. Петькин отец подмигнул ребятам и удалился с книжкой в свою каюту.

— Вы знаете, — сказал мечтатель и фантазер Саша, когда все расселись вокруг откидного стола, а Бимбо устроился в проходике возле лесенки на палубу, — когда я сижу вот так, возле иллюминатора с молоком и крекером, я сам себе кажусь старым морским волком, и мне даже кажется, будто я макаю крекер не в молоко, а в испанское вино!

— Я тоже испытываю нечто похожее, — сказала Оса. — Когда я…

Но тут ее перебил резкий гудок, а потом в иллюминатор, глядевший на берег, ударил мощный луч света. И потом они услышали зычный голос — будто кто-то говорил в громкоговоритель или поднеся ковшиком руки ко рту:

— Эй, на яхте!..

Прильнув к иллюминатору, ребята увидели на берегу, где недавно стояла их палатка и горел костер, два милицейских «газика» и возле них нескольких человек в форме и в штатском. Им показалось, что позади милиционеров стоят три или четыре автоматчика в военной форме.

— Эй, на яхте! — повторил человек в штатском, стоявший впереди всех и державший у губ небольшой громкоговоритель — «матюгальник», как его называют попросту. — Досмотр! Кто у вас на борту?

Николай Христофорович уже поднимался на палубу.

— Яхта «Красавица», владелец Берлинг, — доложил он. — Кроме меня, на борту мой друг, пятеро несовершеннолетних и собака. Если желаете, можете удостовериться.

— Вы, Николай Христофорович? — окликнул один из милиционеров. — Мы так и подумали, признали вашу яхту… У нас тут общая проверка, понимаете?

— Да, дошли до меня слухи о беглых бандитах, — кивнул Николай Христофорович. — Сейчас я на надувной лодке вас подберу.

Бимбо вылез на палубу и, почувствовав, как палуба слегка ходит под лапами, недовольно встряхнулся.

— Ух ты, какой огромный! — крикнул милиционер. — С таким псом почти ничего не страшно!.. Бросьте, Николай Христофорович, не утруждайтесь. Скажите только, оружие на борту имеете?

— Как обычно, два охотничьих ружья, оформленных и зарегистрированных по моему охотничьему билету.

— Понятно. А что у вас за несовершеннолетние?

— Это мы! — отозвались ребята, которые уже поднимались на палубу: им было интересно.

— А, так вы еще и с детьми? Уходили бы вы отсюда подальше, Николай Христофорович! Беглые где-то совсем рядом, мы как раз их в кольцо берем! В любой момент и в любой точке может начаться… А у них катер угнанный есть, и они такие отчаянные, что могут попробовать вашу яхту захватить!

— Не захватят! — уверенно крикнул Николай Христофорович.

— Захватят не захватят, а лучше бы вам уйти поскорее, от греха подальше! Чтобы ненароком детей под пули не подставить.

— Ну, это они хватили, перестраховщики… — вполголоса проворчал Николай Христофорович. А в полный голос крикнул: — Не беспокойтесь, я уже подумывал с якоря сниматься, чтобы у вас на пути не встревать!

— Вот и хорошо! — И милиционер устало махнул рукой. — Тут еще наши местные… Совсем озверели после того, как эти беглые семью Провостовых вырезали!

— Самосуда боитесь? — спросил Николай Христофорович.

— Побоища боимся! У нас тут такой народ, который сердить нельзя, сами знаете!

— Знаю!

— То-то и оно! Ну, доброго вам пути!

— Удачи вам! — крикнул Николай Христофорович. — Все, спускайтесь вниз, — обратился он к ребятам.

— А вы? — спросил Сережа.