Она хитрей змеи, хотя скромней голубки,

                                          Чиста как херувим, как сатана лукава...

                                                                          У. Шекспир, «Страстный пилигрим»

                                       В людях мы видим только две вещи: то, что хотим увидеть, и то, что они хотят показать.

                                                                           Х/ф«Takes life. Seriously»

 @ В те же дни. Москва и Салоники.

 Да, Исаев нашел ее. Однако этому предшествовало несколько связанных и не связанных с данным фактом событий.

 Все началось с того, что после похорон Чудотворец в гостинице, в деталях изложил Апостолу новый план по поимке Элизабет, после чего с гостеприимством хорошо воспитанного человека разлил по рюмкам коньяк, протянул Ли его снифтер и с другим устроился в кресле напротив.

 В целом, картинка была домашней, уютной, даже заманчивой и красивой, если бы речь сейчас не шла о физическом устранении двух человек, одним из которых должна была стать Лиза

 В целом, картинка была домашней, уютной, даже заманчивой и красивой, если бы речь сейчас не шла о физическом устранении двух человек, одним из которых должна была стать Лиза.

 — Спасибо, — Ли принял рюмку. — Думаешь, твой план сработает?

 — Ты сомневаешься? Кстати, а почему? — Чудотворец покачал бокал, удерживая его таким образом, чтобы ножка снифтера находилась между его безымянным и средним пальцами.

 — Потому что Исаев — это не Радек. Благодаря тебе я видел досье этого русского. Но в отличие от тебя я видел его в деле. И это, поверь мне, не тот человек, который позволит дергать его за нитки или в качестве «спасибо» за твою виртуальную «помощь» станет таскать из огня каштаны.

 — Тут ты прав, Ли, но... не совсем! — Чудотворец приложил к наружной стенке бокала палец и посмотрел хрустальную гладь на свет. Ничего необычного или неосторожного. Просто если отпечаток просматривается, то перед вами алкоголь высшей марки. — Знаешь, такой коньяк любил Коста, — мимоходом заметил Он. Затем сухо усмехнулся, изгоняя из головы не самые радужные воспоминания о покойном. — Так вот, относительно этого «но». Исаеву наконец надо узнать, как выглядит Элизабет, которую он ищет.

 — Сказать тебе, что я об этом думаю?

 — Скажи, — Чудотворец откинулся в кресле и надкусил кончик сигары.

 Апостол неторопливо вращал бокал, наблюдая за тем, как по его стенкам стекают вниз коньячные капли:

 — Я думаю, что, даже если предположить, что Домбровский не сохранил ни одной фотографии дочери, он мог бы уже десятки раз наведаться в лабораторию при МВД, создать там ее фоторобот и передать его Исаеву.

 — Нет. Мысль, Ли, конечно, правильная, но нет. Домбровский никогда так не сделает.

 — Почему?

 — Потому что так он подставит Элизабет. Официальный фоторобот всегда сохраняется в банке данных, так легче и проще искать других людей, используя нормальные, жизненные, а не картонные образы. А Домбровский предпочитает вести розыск дочери камерно. Так что... — и Он красноречиво пожал плечами.

 — Тогда получается, что Исаев играет практически втёмную, — Ли, порывшись в кармане, вытянул сигаретную пачку и бросил в рот сигарету.

 — Получается так. И, кстати, именно из-за этого он пробуксовывает. И мне придется сдернуть его с мертвой точки.

 — Это опасно, ты понимаешь? — Ли, выдернул сигарету изо рта и наклонился вперед, изучая Его лицо. — Ты понимаешь, что этим ты можешь поставить себя под удар?

 — Понимаю. Но что, если у меня, — Чудотворец посмотрел на огонек сигары, — есть, скажем так, один человек, которому Исаев все еще может довериться?

 — Да? — Ли иронично сощурился. — И как зовут этого человека?

 — Элизабет называла его «Никак». Хотя по-гречески он ??????, или «Ка неис», или Никс — то есть Большой Человек, или бог ночи, или дух, или просто никто. У нас с ней все еще есть свои собственные секреты.

 — Хорошо. Как ты хочешь. — Апостол отпил из рюмки и покатал на языке коньяк, который по вкусу вдруг стал напоминать ему ржаной хлеб, который он ненавидел. Правда, в этот момент сам Ли подумал о том, что если покойному Костасу нравился подобный отличный напиток, то за это ему можно простить многое. Но не всё. Например, невозможно спускать с рук предательство, общую извращенность и отчаянную нелюбовь к детям, которых Ли в общей массе своей жалел, но не особо, если вспомнить историю с той же Элизабет. А с другой стороны, не будь Костаса, и Чудотворец не стал бы тем, кем Он был.

 — А что будет с тем, другим? — внезапно вспомнил Апостол. — Я имею в виду того младенца, человека Домбровского?

 — Как ты сказал, младенца? — оценив его шутку, Чудотворец чистосердечно расхохотался. И Ли подумал, что у Него чудесный смех: низкий, грудной, обаятельный. — А этот «младенец» станет запасной частью моего плана. А пока... пусть он пока спокойно спит, — Чудотворец иронично отсалютовал рюмкой, допил коньяк и вернул снифтер на стол. Впрочем, его глаза глядели властно и холодно.

 Так смотрит в свое будущее человек, который давно для себя все решил и точно знает, что впереди еще будут убийства.

 — Не рискуй понапрасну, — помолчав, тихо попросил Его Ли. Чудотворец, не меняя мимики, также холодно ему подмигнул.

 «Тебя заносит. После того, как тебя бросила эта сука, тебя, мой дорогой, все больше и больше заносит. Напрасно ты тогда, три года назад доверился ей. А ведь я тебя предупреждал», — мог бы добавить Ли, но не стал этого делать. Он и так уже знал, что у него с Чудотворцем одна на двоих дорога.

 Это было одно обстоятельство дела.

 Другое выглядело иначе.

 После встречи с Исаевым в «Альфе» (от которой Домбровский едва отошел, хотя его сознание до сих пор мучительно скручивалось в фразу, брошенную ему напоследок Андреем: «Что вы сделали ради собственной дочери?») — так вот, после той памятной встречи Максим Валентинович отправил Одинцова налегке в МВД и сейчас находился в одной из московских гостиниц. Сегодня он и Мари должны были проститься. Женщину ждал Лондон, его — дела Интерпола в Москве.

 Сжав хрупкие пальцы Мари и рассматривая их, словно их изучая, Домбровский тяжело и долго молчал.

 Женщина тоже хранила молчание

 Женщина тоже хранила молчание. И она же не выдержала первой.

 — О чем ты думаешь? — Бошо накрыла его руку ладонью. Теплый жест, известный парам как «я тебя понимаю».