Теплый, сонный ветер пытался запихнуть в окно охапкулистьев. Вольф, словно зачарованный, следил, как раскачивающаяся ветка время отвремени пропускает внутрь клин дневного света. Безо всякой причины он вздрогнули, опершись руками о край письменного стола, привстал. По ходу дела скрипнулдощечкой паркета и в качестве компенсации бесшумно прикрыл за собой дверь.Спустившись по лестнице, он очутился снаружи, и вот уже нога его коснуласьузкой кирпичной дорожки, обсаженной с двух сторон крапивой двубортной; дорожкавела через местную красную траву в Квадрат.

В ста шагах от него машина кромсала небо всей своей серойстальной конструкцией, расчерчивала лазурь нечеловеческими треугольниками.Рядом с машиной, как большущий табачного цвета майский жук, копошился комбинезонЛяписа Сапфира, механика. Комбинезон был надет на Сапфира. Вольф издалиокликнул его, майский жук выпрямился и отряхнулся.

Он встретил Вольфа в десяти метрах от аппарата, и дальше онипошли вместе.

— Вы пришли ее проверить? — спросил Ляпис.

— Пора, мне кажется, — сказал Вольф.

Он взглянул на аппарат. Клеть была поднята, и между четырьмякоренастыми опорами зиял глубокий колодец. Там в должном порядке размещалисьсобственно разрушающие элементы, они станут прилаживаться друг за другом по меревхождения машины в ритм.

— Лишь бы все обошлось без сучка без задоринки, — сказалВольф. — В конце концов, она может и не выдержать. Все рассчитано тютелька втютельку.

— Если такой машине в тютельку попадет только один сучок, —проворчал Сапфир, — я берусь выучить тарабаскский и всю оставшуюся жизнь будуговорить только на нем.

— Я его тоже выучу, — сказал Вольф. — Тебе же надо будет скем-нибудь поговорить, а?

— Шутки в сторону, — сказал возбужденный Ляпис. —Тарабаскский от нас никуда не уйдет. Ну что, запустим? Я позову вашу жену иХмельмаю. Нужно, чтобы они это видели.

— Да, нужно, чтобы они это видели, — без убеждения повторилВольф.

— Я на мотороллере, — сказал Сапфир. — Вернусь через паруминут.

Он оседлал крохотный мотороллер, который с грохотом тронулсяс места и затрясся по кирпичной дорожке. Вольф остался посреди Квадратаодин-одинешенек. В нескольких сотнях метров от него высились ровные, четко очерченныестены из розового камня.

Среди красной травы Вольф стоял перед машиной и ждал. Ужемного дней, как перестали забредать зеваки, они берегли силы на официальноназначенный день торжественного пуска, а пока предпочитали ходить в «Эльдораму»глазеть на полоумных боксеров и укротителя ядовитых крыс.

Тихо блестело довольно низкое Небо. Сейчас можно было,взобравшись на стул, потрогать его пальцем; но достаточно одного порыва, одногодуновения ветра — и оно сожмется, втянется в себя и поднимется в бесконечность…

Вольф подошел к пульту управления и плотно прижал к немуладони, проверяя его на прочность. Как обычно, он держал голову чуть наклонно,и его твердый профиль четко вырисовывался на менее прочной жести контрольногошкафа. Ветер облеплял его тело рубашкой из белого полотна и синими брюками.

Слегка взволнованный, он стоял и ждал Сапфира. Вот такпросто все и началось. День был похож на другие, и только очень тренированныйнаблюдатель смог бы различить тончайшие, схожие с золочеными кракелюрамипрожилки, метившие лазурь точно над машиной. Но задумчивые глаза Вольфа грезилисреди красной травы. Время от времени из-за прилегающей к дороге западной стеныКвадрата раздавалось мимолетное эхо проезжающего мимо автомобиля. Звукиразносились далеко: был выходной день, и люди скучали в тишине.

Потом по кирпичной дороге заикал движок мотороллера; прошлонесколько секунд, и Вольф, не оборачиваясь, почувствовал рядом с собой запахсветлых духов своей жены. Он поднял руку и нажал пальцем на пусковую кнопку. Снежнейшим посвистом завертелся мотор. Машина вибрировала. Серая клеть заняласвое место над колодцем. Никто не двигался. Сапфир держал Хмельмаю за руку, аона прятала глаза за решеткой желтых волос.

Все вчетвером они разглядывали машину; раздался резкийщелчок: это вторая деталь, зацепленная зубцами головного элемента, заменила егов основании клети. Негнущийся маятник колебался бесперебойно, без толчков.Мотор вошел в режим, а выхлоп выскреб в пыли длинную канавку.

— Работает, — сказал Вольф.

Лиль прижалась к нему, и сквозь полотно своих рабочих брюкон почувствовал линию резинки на ее бедрах.

— Ну что, — сказала она, — отдохнешь теперь несколько дней?

— Надо идти дальше, — сказал Вольф.

— Но ты же сделал все, что они тебе заказали… — возразилаЛиль. — Дело сделано.

— Нет, — сказал Вольф.

— Вольф… — пробормотала Лиль. — Тогда… никогда…

— После… — сказал Вольф. — Сначала…

Он заколебался, потом продолжил.

— Как только она будет обкатана, — сказал он, — я ееиспытаю.

— Что же ты хочешь забыть? — насупившись, сказала Лиль.

— Когда ничего не вспоминаешь, — ответил Вольф, — это,конечно, совсем другое дело.

Лиль не отставала.

— Ты должен отдохнуть. Да и мне бы хотелось побыть пару днейсо своим муженьком… — негромко сказала она исполненным пола голосом.

— Я не против того, чтоб побыть с тобой завтра, — сказалВольф. — Но послезавтра она уже достаточно приработается, и нужно будет ееиспытать.

Рядом с ними, обнявшись, замерли Сапфир и Хмельмая. Онвпервые осмелился прикоснуться губами к губам своей подруги и теперь смаковалих малиновый вкус. Он закрыл глаза, и урчания машины хватило, чтобы унести егопрочь. А потом он посмотрел на губы Хмельмаи, на ее глаза с приподнятымиуголками, как у полукозочки-полупантеры, и вдруг почувствовал чье-топрисутствие. Не Вольфа, не Лиль… Кого-то постороннего… Он оглянулся. Рядом сними стоял человек и внимательно глядел на них. Сердце Ляписа подпрыгнуло вгруди, но сам он не шелохнулся. Он подождал немного, потом решился провестирукой по векам. Лиль и Вольф разговаривали, он слышал их голоса… Он сильнонадавил на свои глаза и, увидев ослепительные пятна, вновь их раскрыл. Никого.Хмельмая ничего не заметила. Она так и стояла, прижавшись к нему, почтибезучастная… да он и сам ничуть не задумывался раньше над тем, что они делали.