— Простите, мадам, — сказала она. — Она говорит правду?

— Да нет же, — сказала Лиль, — она говорит о будущем. Это,знаете ли, совсем не одно и то же.

— Это заслуживает доверия? — спросила девчушка.

— Это иногда заслуживает доверия, — сказала Лиль.

— Меня пугает ворон, — сказала девчушка. — А дохлая крысапротивно воняет. Терпеть не моту крыс.

— Я тоже, — сказала Лиль. — Но на этой нюхалке неразоришься… Ей не по средствам дохлые ящерицы, как у разнюхивательниц высокогополета.

— Тогда я возвращаюсь, мадам, — сказала девчушка. — Спасибо,мадам.

— До свидания, — сказала Лиль.

Девчушка быстро взобралась обратно по искореженнымступенькам. Лиль торопилась поскорее вернуться домой, и на всем пути скорченныегорбункулы бросали сверкающие блики на ее красивые ноги, в то время как деньначинал наполняться просыпанными дорожками янтаря и пронзительным сумеречнымстрекотанием.

Сенатор Дюпон ширил шаг, ибо Вольф шел быстро, и хотя усенатора было целых четыре лапы, а у Вольфа вдвое менее, но зато каждая былавтрое длиннее, отчего сенатора и одолевала потребность время от временивысовывать язык и издавать «фух», «фух», дабы поведать миру об одолевшей егоусталости.

Почва постепенно стала каменистой, теперь ее покрывалжесткий мох, прошпигованный крохотными, схожими с шариками душистого воскацветочками. Меж стеблей летали насекомые, они вспарывали цветы ударамимандибул, дабы испить налитого внутрь. Для того чтобы глотать хрустящихбукашек, сенатор даже и не останавливался, а лишь время от времени на ходуподпрыгивал. Вольф шел широченными шагами, сжимая в руке пентюклюшку, а егоглаза обшаривали окрестность с тщанием, которое позволило бы разобраться вподлиннике Калевалы. В поисках наилучшего места для прекрасного облика Лиль онперетасовывал видимое с тем, что уже хранилось у него в голове. Раз-другой ондаже попытался включить в пейзаж изображение Хмельмаи, но какой-то полуосознанныйстыд побудил его убрать этот монтаж. С некоторым усилием он сумелсосредоточиться на мысли о гавиане.

К тому же по разнообразным показателям, таким, как спиралипомета и полупереваренные ленты для пишущей машинки, он распознал близостьживотного и приказал оживленному и взволнованному сенатору сохранятьспокойствие.

— Выследили? — выдохнул Дюпон.

— Естественно, — прошептал в ответ Вольф. — А теперь — шуткив сторону. Оба на брюхо.

Он распластался по земле и медленно пополз вперед. Сенаторпробормотал было: «Оно дерет между ляжек», но Вольф велел ему замолчать. Черезтри метра он вдруг заметил то, что искал: большой, на три четверти ушедший вземлю камень, в котором сверху была проделана маленькая совершенно квадратнаядыра, открывавшаяся как раз в его направлении. Он подобрался к камню и триждыстукнул по нему клюшкой.

— С четвертым ударом как раз пробьет час!.. — сказал он,подражая голосу Господина.

Он ударил в четвертый раз. В тот же миг обезумевший гавианвыскочил, судорожно гримасничая, из норы.

— Смилуйтесь, Владыка! — запричитал он. — Я отдам брильянты.Даю слово дворянина!.. Я ни в чем не повинен!.. Уверяю вас!..

Сверкающий от вожделения глаз сенатора Дюпона разглядывалего, если так можно выразиться, облизываясь. Вольф уселся и уставился нагавиана.

— Попался, — сказал он. — Сейчас всего лишь полшестого. Тыпойдешь с нами.

— Фига с два! — запротестовал гавиан. — Не пойдет. Это не поправилам.

— Если бы было двадцать часов двенадцать минут, — сказалВольф, — а мы находились здесь, с тобой уже всяко было бы все кончено.

— Вы пользуетесь той информацией, которую выдал один изпредков, — сказал гавиан. — Это подло. Вы же прекрасно знаете, что у насужасная часовая восприимчивость.

— Это не основание, на которое ты мог бы опереться,защищаясь в суде, — сказал Вольф, желая произвести на собеседника впечатлениесообразным обстоятельствам языком.

— Хорошо, иду, — согласился гавиан. — Но уберите от меняподальше эту зверюгу, судя по взгляду, она, кажется, жаждет меня прикончить.

Всклокоченные усы сенатора поникли.

— Но… — пробормотал он. — Я пришел с самыми лучшими в миренамерениями…

— Какое мне дело до мира! — сказал гавиан.

— Закатишь тираду? — спросил Вольф.

— Я ваш узник, месье, — сказал гавиан, — и целиком полагаюсьна вашу добрую волю.

— Замечательно, — сказал Вольф. — Пожми руку сенатору итрогай.

Чрезвычайно взволнованный, сенатор Дюпон сопя протянулгавиану свою здоровенную лапу.

— Не могу ли я взобраться на спину месье? — провозгласилгавиан, указывая на сенатора.

Последний согласно кивнул, и гавиан, очень довольный,обосновался у него на спине. Вольф зашагал в обратном направлении.Возбужденный, восхищенный, за ним следовал сенатор. Наконец-то его идеалвоплотился… реализовался… Елей безмятежности обволок его душу, и он не чуял подсобой ног.

Вольф шагал, исполненный грусти.

У машины был ажурный вид разглядываемой издали паутины. Стоярядом, Ляпис присматривал за ее работой, каковая со вчерашнего дня протекалавполне нормально. Он обследовал точнейшее круговращение зубчатых шестеренокмотора. Совсем близко, растянувшись на скошенной траве, с гвоздикой в губахгрезила Хмельмая. Земля вокруг машины слегка подрагивала, но это не былонеприятно.

Ляпис выпрямился и посмотрел на свои замасленные руки. Стакими руками приблизиться к Хмельмае он не мог. Открыв жестяной шкафчик, онзахватил в нем пригоршню пакли и оттер то, что удалось. Затем намазал пальцыминеральной пастой и потер их. Зерна пемзы скреблись у него в ладонях. Онополоснул руки в помятом ведре. Под каждым ногтем осталось по синей полоскегрязи, в остальном руки были чисты. Ляпис закрыл шкафчик и обернулся. У негоперед глазами была Хмельмая, тонюсенькая, с рассыпавшимися полбу длиннымижелтыми волосами, с округлым, почти своевольным подбородком и утонченными,словно перламутр лагун, ушками. Рот с полными, почти одинаковыми губами, грудинатягивали спереди слишком короткий свитер, и он задирался у бедра, приоткрываяполоску золотистой кожи. Ляпис следовал за волнующей линией ее тела. Он приселрядом с девушкой и нагнулся, чтобы ее поцеловать. И тут же вдруг подскочил имгновенно выпрямился. Рядом с ним стоял человек и его разглядывал. Ляписпопятился и прислонился к металлическому остову, пальцы его сжали холодныйметалл, в свою очередь и он вперился взглядом в стоявшего перед ним человека;мотор вибрировал у него под руками и передавал ему свою мощь. Человек недвигался, серел, таял и наконец вроде бы растворился в воздухе; больше ничегоне было.