26 марта. Воскресенье. В 10½ часов утра состоялась торжественная встреча на станции Николаевской железной дороги приехавшего с Кавказа великого князя Михаила Николаевича со всем его семейством. К часу, то есть между обедней и разводом, было у государя совещание (князь Горчаков, граф Игнатьев и я), в котором присутствовал и великий князь Михаил Николаевич. Канцлер прочел составленный бароном Жомини проект объяснительной записки, которая должна быть приложена к ответному циркуляру. Записка эта составлена по материалам Игнатьева; многое заимствовано из моего вчерашнего проекта. Вообще, записка эта показалась мне удовлетворительною; по крайней мере в ней в первый раз наше Министерство иностранных дел дает себе труд войти в объяснения по самому существу дела, не ограничиваясь одними бессодержательными фразами.

27 марта. Понедельник. После обыкновенного моего приема в министерстве представляющихся и просителей я должен был к 11½ часам быть во дворце. Назначили совещание в двух актах: сначала политическое, при участии канцлера, а потом военное, с генералом Тотлебеном и адмиралом Лесовским; в обоих участвовали великие князья Константин Николаевич, Михаил Николаевич и Владимир Александрович, граф Игнатьев, граф Адлерберг и я. Оба совещания продолжались более 4 часов. Вследствие полученных от великого князя Николая Николаевича письменных объяснений настоящего положения дел государь заметно изменил свой взгляд на занятие Босфора; он видит теперь, что задача это нелегкая, что приведение в исполнение требований, которые он много раз выражал относительно скорейшего занятия Босфора, неминуемо повело бы к разрыву с Англией, а может и с Турцией.

В то же время из Берлина получено телеграммой предложение князя Бисмарка войти в переговоры с Лондонским кабинетом об удалении английского флота из Мраморного моря, с условием, чтобы и мы отвели наши войска от Константинополя. Предложение это[14] единогласно одобрено; однако же и тут канцлер хотел ввернуть свои дополнительные условия, которые имели бы непременным последствием неисполнимость предложения. Старик долго и горячо спорил, но вынужден был наконец редактировать ответную телеграмму согласно требованию государя, то есть в смысле безусловного согласия на предложение.

Впрочем, мы все заметили, что при более точном определении условий должно оказаться недоразумение: если английский флот выйдет даже из Дарданелл, например к Безике, то все-таки он будет от Босфора в каких-нибудь 30 или 36 часах пути; наши же войска и в теперешних позициях находятся от берега Босфора в 40 часах; следовательно, им не пришлось бы вовсе отходить назад.

Были еще другие предметы обсуждения, вызвавшие упорные возражения со стороны канцлера. Он был сегодня особенно раздражителен и упрям, так что государь вышел из себя и высказал старику довольно колкие упреки. Между прочим дело шло о том, чтобы несколько смягчить наши отношения с Румынией и войти с нею в переговоры о новой военной конвенции. Канцлер упорно отказывался от всякого участия в этом деле, повторяя, что оно касается Военного министерства и для заключения означенной конвенции достаточно послать военное лицо. Пришлось уступить его капризу, и решили возложить это поручение на полковника Боголюбова, так хорошо показавшего себя в Черногории. Под конец совещания государь ласково протянул руку князю Горчакову, как бы в виде примирения; старик был тронут и сказал: «J'ai déjà dît bien de fois, sire, que Vous êtes une sirène»[15].

Во втором совещании, военном, обсуждался сам вопрос о занятии Босфора с точки зрения исполнения. Генерал Тотлебен высказал свой план действий, хотя он и признает операцию эту весьма трудной и[16] рискованной. Государь прочел письмо, полученное от великого князя Николая Николаевича в ответ на сделанный ему государем вопрос о состоянии здоровья. Великий князь главнокомандующий сознавался в полном расстройстве своем и выражал потребность отдохновения. Вследствие этого государь объявил генералу Тотлебену намерение свое возложить на него командование армией, но выждав прибытия генерал-майора князя Имеретинского, посланного великим князем Николаем Николаевичем для дополнительных словесных разъяснений. Его же, князя Имеретинского, прочит генерал Тотлебен в начальники штаба.

Четырехчасовое совещание очень утомило меня; после болезни силы мои еще не вполне восстановились. Тем не менее я должен был еще ехать в Государственный совет, где великий князь Константин Николаевич назначил мне свидание для объяснений по какому-то делу; но я приехал туда, когда все уже разъехались.

28 марта. Вторник. При докладе моем и потом при совещании с государственным канцлером присутствовали наследник цесаревич (в первый раз после болезни) и великие князья Михаил Николаевич и Владимир Александрович; при совещании же – еще и граф Игнатьев.

Совещание было сегодня непродолжительное и не заключало в себе ничего важного, кроме разве телеграммы великого князя Николая Николаевича. Он еще до извещения о предложении князя Бисмарка узнал уже от турецких министров, что султан на просьбу о выходе английского флота из Мраморного моря получил от королевы ответ: она и рада бы исполнить это желание своего друга с условием, чтоб и русские войска отошли на соответственное расстояние от Константинополя, но не решается сама предложить это России, опасаясь, чтобы последняя не обиделась на такое заявление. Известие это подтверждает догадку, что самое предложение князя Бисмарка внушено ему из Лондона.

После совещания я продолжал свой доклад и представил расчет наших сил и распределение их на случай войны.

После доклада был у великого князя Константина Николаевича, которой желал переговорить со мной о предположенном образовании в случае войны особого вида каперства – посредством русских частных судов только с некоторыми военными атрибутами, под названием «морского ополчения».

Был на панихиде по умершем генерал-лейтенанте Леонтьеве, начальнике Академии Генерального штаба. Жаль этого человека, дельного и добросовестного труженика. Он много принес пользы Академии и Генеральному штабу. Предполагается на его место назначить Драгомирова, который вследствие раны едва ли когда-нибудь сможет возвратиться к полевой службе.

Наконец, успел я быть и в Комитете министров, где рассматривалось представление министра путей сообщения о выдаче концессии [знаменитому еврею] банкиру Блиоху на постройку железной дороги в Царстве Польском от Ивангорода до Домброва с ветвью к Колюшкам (на Лодзь). Комитет нашел это представление несвоевременным.

30 марта. Четверг. Вчера присутствовал я на отпевании покойного генерала Леонтьева. Потом происходило опять двойное совещание во дворце. Сначала собственно по военному вопросу, с участием генерала Тотлебена и адмирала Лесовского, о действиях на берегах Босфора, а потом по вопросам политическим, с князем Горчаковым и графом Игнатьевым. Из всех соображений и расчетов убедились, что предложение, сделанное будто бы князем Бисмарком об удалении как английской эскадры, так и наших войск от Константинополя, будет иметь для нас больше невыгодных, чем выгодных результатов. Решено, по предложению Тотлебена, сделать распоряжение, чтобы нужные для защиты Босфора мортиры и мины были немедленно погружены на суда и держались в готовности к отплытию из наших портов по первому приказанию.