И государь, и канцлер видят положение дел в черном цвете; князю Горчакову не нравится предложение князя Бисмарка прежде конгресса собрать предварительное совещание между посланниками шести больших держав в Берлине для установления программы подлежащих обсуждению вопросов. Наш канцлер отвергал эту мысль безусловно, а я подал голос в пользу того, чтобы не безусловно противиться предложению Бисмарка, и государь согласился с этим мнением, что было явно неприятно князю Горчакову. Он бодрится и, как и Игнатьев, показывает вид равнодушия к тому, состоится конгресс или нет. Но ведь отмена конгресса есть война, и, может быть, не с одною Англией, а с половиною Европы. И какое ему дело до того, можно ли надеяться на счастливый исход подобной войны при настоящей обстановке, когда военные наши силы и средства чувствительно потрачены и потрясены? По-прежнему он будет с цинизмом отговариваться тем, что война его не касается; пожалуй, ему будут даже приятны наши военные неудачи. Лишь бы ему сохранить свой ореол!

В 4 часа приехал ко мне с визитом Реуф-паша. Мы имели длинный разговор. Это человек лет 50, высокий, сухощавый, с европейскими манерами и весьма порядочно объясняющийся по-французски. Он говорил скромно, с оттенком грусти, что Турция подавлена, обессилена; что единственное ее спасение заключается в дружеских отношениях с Россией; даже были намеки на оборонительный и наступательный союз. Реуф уверяет, что дело решено между Россией и Портой окончательно и до Европы не касается; что конгресс не может ничего ни прибавить, ни убавить и т. д.

Не знаю, в какой степени было чистосердечно это заявление; но когда я стал клонить речь к тому, чтобы принять общими силами меры к защите Босфора и преграждению пути английскому флоту, Реуф, словно не понимая меня, заговорил о другом и даже, позабыв сказанное прежде, начал хвастливо уверять, что Турция имеет еще до 250 тысяч войска и все материальные средства для защиты не только Босфора, но и Дарданелл. Главным же предметом нашего разговора был вопрос о возвращении турецких пленных. Мы расстались весьма дружелюбно, а через полчаса после его отъезда я отдал ему визит. Адъютант мой Арапов назначен мною состоять при Реуфе на время его пребывания в Петербурге.

4 марта. Суббота. В начале моего доклада государю присутствовал граф Игнатьев для разъяснения некоторых сомнений относительно наших распоряжений в трактате по военной части. Опять рассуждали о возможности удержания Босфора в случае войны с Англией. К сожалению, предположенное по этому предмету совещание не может состояться по болезни Тотлебена. Я очень боюсь, что мы теряем время и не успеем ничего приготовить к неизбежной, по-видимому, войне. Великий князь Николай Николаевич, который всегда торопится в распоряжениях, заботится уже о перевозке морем гвардии и гренадер, вместо того чтобы заняться прежде всего восстановлением благоустройства в своей армии, весьма дезорганизованной и не готовой к новой войне.

Сегодня Реуф-паша имел аудиенцию у государя. Она продолжалась около получаса, и по всему видно, что турецкий посол очень доволен приемом. Пока не знаю еще, какие были разговоры; слышал только от моего адъютанта, что Реуф выпросил разрешение государя теперь же отпустить с ним пленного Осман-пашу. Завтра Реуф представится императрице.

6 марта. Понедельник. Вчера после обедни и перед разводом было у государя совещание, в котором присутствовал и великий князь Константин Николаевич. Англия устраивает новые затруднения относительно конгресса; очевидно, она вовсе не хочет, чтобы дело уладилось, а, напротив того, решилась во что бы ни стало на разрыв с нами. Государь и канцлер потеряли уже надежду на мирный исход дела; положено телеграфировать великому князю Николаю Николаевичу, чтобы он принял меры к занятию Босфора и сосредоточил свои силы.

После совещания был развод, на котором присутствовал Реуф-паша. Перед обедом получил я приказание государя приехать вечером во дворец. Было опять совещание с канцлером и великим князем Константином Николаевичем по поводу полученных от великого князя Николая Николаевича двух телеграмм о том, что турки чинят затруднения к посадке наших войск на суда у Буюкдере, а англичане объявили Порте о решении своем ввести в проливы эскадру в случае приближения русских войск к Босфору. Сведения эти сильно встревожили государя. Приехав домой, я приготовил телеграмму к великому князю Николаю Николаевичу, чтобы он приостановил отправку гвардии и гренадер и готовил всё на случай войны с Англией.

Сегодня, после обычного своего приема в канцелярии Военного министерства, я был у государя для доклада о том, к каким распоряжениям следовало бы ныне же приступить для усиления нашего военного положения. Вместе с тем государь прочел мне полученные новые телеграммы из Берлина и Лондона. Князь Бисмарк разъясняет свое предложение о предварительном совещании несколько в ином смысле, чем в прежнем заявлении генерала Швейница, – в смысле более для нас удобном.

Вечером получена шифрованная телеграмма от великого князя Николая Николаевича к государю. Не видя возможности разобрать эту телеграмму нашим военным шифром, я послал ее для разбора графу Адлербергу и Гирсу (в Министерство иностранных дел); оба они также не признали этот шифр своим. В первом часу ночи ко мне приехал граф Адлерберг от государя с той же несчастной телеграммой, и нам удалось, после долгих попыток, добиться наконец толка: оказалось, что телеграмма написана военным шифром, но в совершенно искаженном виде. Содержание телеграммы относится к вопросу о занятии Босфора и лишь подтверждает прежние сведения.

7 марта. Вторник. Совещание у государя по поводу телеграмм о нахальстве англичан, угрожающих вступлением в Босфор, происходило в два приема. Государь раздражен и крайне нервен. Между ним и князем Горчаковым случилась горячая схватка; оба рассердились из-за пустяков: государь, подстрекаемый членами семьи, желал, чтобы заявлено было не только в Лондоне, но и перед Европой, о новых нахальствах англичан; канцлер находил это неуместным, бесцельным. Он дошел до того, что отказался положительно подписать всякое подобное заявление, и готов был сказаться больным.

Сцена эта происходила при втором нашем совещании, назначенном в 3½ часа, в присутствии великого князя Константина Николаевича и графа Игнатьева. Спор кончился ничем. Мне поручено было проектировать телеграмму к великому князю Николаю Николаевичу. Шифровка и разборка телеграмм отняли у меня бóльшую часть дня.

В 3 часа был у меня Реуф-паша, чтобы проститься. Он уезжает сегодня же вечером. По-прежнему министр дает самые дружественные заверения и вчера, в разговоре с Игнатьевым, почти дал положительное обещание уладить дело Босфора. Игнатьев изложил весь этот разговор на бумаге и прочел самому Реуфу, который пожелал оставить себе копию. Быть может, он и чистосердечен; но сможет ли привести в исполнение даваемые обещания, когда во главе турецкого правительства стоит отъявленный приверженец англичан[10], а все пружины в Порте в руках Лейярда?

11 марта. Суббота. Вчера во дворце был большой парадный обед по случаю дня рождения императора Вильгельма.