На третьем курсе Егор никак не мог избавиться от «хвоста» по английскому. Доцент Виноградский был непоколебим. Грозило отчисление. Изя придумал выход и сдуру сообщил Егору, что доцент — гей, а дальше, мол, действуй. Так весь курс узнал, что Егорка готов Виноградскому отдаться. Доцент оказался человеком с юмором, долго смеялся, но зачет поставил.

Рыжий Ефим из Лефортова мастерил заказчикам их портреты в костюмах разных эпох — жабо, колеты, эполеты. Сочно, по-сислеевски. Его слоган был «Фима веников не вяжет». Ефимизмы.

Серж разрабатывал свой эксклюзивный метод пикапа. Он раскидывал сеть, даже невод — раздавал девушкам в метро свои визитные карточки с подписью «художник ню». Как ни странно, улов бывал недурным. Случались и проколы. Прелестная нимфетка при Изе хладнокровно и грамотно послала Сержа «нах».

Изя еще тогда, в шестидесятых, назвал Дегунина метросексуалом. Да, гербарий памяти. У Борискиных, помнится, на пенисах были тату. Неужели без анестезии? У Пети наколото «Kingsize»[11], а у Паши — «XXL».

Смеркалось, сморкалось, усталость. Сырок-носок предвещал насморк. Правый ботинок, кажется, дал течь. Замшевая обувь, денди хренов. Он отхлебнул из плоской фляги остатки виски. Еще звучал хорошо темперированный клавир, а Израиль уже решительно повернул к метро.

Понедельник. Изя долго, с отвращением следил за крупными крысами, вооруженными «калашами». Такое могло присниться только после неправильного виски. Крысы выбегали из прорытых в Газе тоннелей прямо к Изиному дому. Главный крыс был похож на Арафата в клетчатой куфии. Конечно, он верещал «аллах акбар». Изя не сомневался в подлинности происходящего и, лишь проснувшись, подивился мастерству режиссуры.

Вечер начинается с рассвета. Солнце отменили до марта. Сегодня в программе визиты, включая Востряковское кладбище. В «Generation П» тепло. Прибыли Ваня с Борей.

— С приездом, Израиль Абрамович!

— Взаимно, — почему-то брякнул Изя.

— Вам ваших-то годков и не дашь.

— А я и не возьму, Иван.

Андрей заказал папе большую чашку капучино и метровый канонический лик Че Гевары. На стене слева от бара.

Боря весело зачастил:

— А вы мажор, дядя Изя, вы хипстер.

Израиль оглядел себя. Серые джинсы, замшевые ботинки цвета пустыни, футболка с принтом «Trust me, I’m an artist». Мажор? Он-то думал, что он минор.

— Видите ли, Боря, — начал Изя, но не продолжил. Вместо этого он прикнопил к стене фото террориста, а затем толстым маркером набросал знаменитую икону. Давно уже надоевший буржуазный бренд, почти иероглиф, пиктограмма.

Бармен Павлик со странной кличкой Пиар бурлил за стойкой. Мало того что он разливал, тряс, жонглировал и вытирал, он еще без передышки трещал по телефону-клипсе и обменивался с Изей впечатлениями:

— Это правда, что у Малевича был еще черный куб? В запасниках прячут. Кто у кого ухо отрезал? Ван Гог у Гогена или наоборот?

— Видите ли, Павлик…

— Говорят, Жирика посадили. Вчера по радио слышал: «В заключении Жириновский сказал».

— Павлик, в заключение.

Каждую вторую фразу он начинал с «на самом деле». Возможно, теперь это признак образованности. Дальше следовал весь набор: реально, как бы, то есть, по жизни. Телефонный разговор он закончил неожиданно:

— А ты козел, о’кей?

У каждого времени в языке свои сорняки. Изя вспомнил все эти прежние «железно», «не выступай», «хиляй», «кочумай». Все проходит, как говорил царь Соломон. Язык сам стряхивает мусор.

— Павлик, а почему вас зовут Пиар?

— На самом деле это Борис придумал. Павлик рилейшен, мол. Вот вам и Пиар. Не смешно. Приготовить вам мохито?

Под рифмы каблучков снует готический дизайнер Карина с рулеткой в алых когтях. Язык ее тела: «Кроткая, но к отпору готова». Ядреные бедра. Что-то шевельнулось, тпру, куда, старый пень. А может, старый конь?

За ближайшим столом Андрей, Борис и Иван. Оттуда шипит, сочится конспирология. Даже рты прикрывают, разговаривая.

Боря Левитан — племянник. Гражданин Германии. Живет в Мюнхене, но чаще — в Москве. Бизнес — прусский квас. Для немцев он — Борис. Белокурая бестия в модной щетине. Энергичный ленивец. Левое ухо бесстрашно украшает золотая звездочка Давида. Женат на немецкой девушке Эльзе. Доказал, что можно любить по-прусски. Сплошные понты. Даже машина у него «понтиак». Понты дороже денег (ПДД). Андрей требует от него какой-то концепции.

Иван Проскуров, менеджер довольно среднего звена. Похож сразу на полковника и братка. На лбу крупная родинка, скорее даже родина. Массивные часы. Отсутствие шеи. Явно кишка толста. Фуфайка со слоганом «Мы — самые русские». Да он патриот. Или тролль. Самые русские — ведь это нацидея. Или панацея. Банальный национализм.

На стойке бара шикарное меню с золотой буквой П. Стиль ар-деко. Сочиняя меню, явно резвились: завтрак юриста, жареный петух в перьях, тушеный симулякр, картофель по-чапаевски, маринованные мухоморы, эзопов язык с хреном, лингам с артишоками, красное вино «Вампир». Ваня хотел еще вставить «люляки баб».

К столику заговорщиков подошел шеф-повар, видный мужчина в белой пилотке, что-то спросил.

— Назови цифру, — сухо реагирует Андрей. Невозмутим. Покерфейс. Что это значит? Цифр-то всего десять.

Андрей — парень решительный. В первый раз прилетев в Израиль, еще до эпохи джи-пи-эс, он велел очумевшему таксисту ехать в Ашдод по адресу, но в такси не сел, а поехал следом на арендованном в аэропорту «мерседесе».

— В туалете отваливается штукатурка, — пищит Карина.

— Штука турка, штука турка, — задумчиво цедит Андрей.

— Чего они там шепчутся? Опять еврейские штучки? — острит бармен.

Тоскливо заныл пылесос. Слышно стало еще хуже:

… это нарушает концепцию…

… как два пальца…

… к гадалке не ходи…

… кто сказал? Кто-кто, Заратустра…

… цена вопроса ….

… ты мужик или где ….

… какой я тебе мужик, мужики на зоне…

… чё ты гонишь…

… где я возьму тайцев…

… как ты его пригласишь…

… Виктор Олегович, скажешь, есть повод…

… а он скажет: сам ешь повод…

… тогда киргизы…

… кончай стебаться, ты, Стеблов…

… слушай, Анджей…

… а где дивиденьги…

… лучше без музона…