казался мне здоровенным, но, когда я смотрю на него сегодня, вижу, что он ерундовый, просто крошечный. Мы мечтали когда-нибудь стать чемпионами мира и одолжили настоящие лыжи для прыжков с трамплина. Но эти лыжи были 2,20 метра в длину, сильно выше нас, широкие, с пятью бороздками с нижней стороны, чтобы на разгоне лыжи было легче держать прямо. У этого трамплина были естественные зона разбега и стол отрыва: никаких искусственных элементов. Наверху была огромная ель, возле которой приходилось сходить с лыжни, чтобы ее обогнуть и затем снова впрыгнуть в обледенелую трассу на слишком больших для нас прыжковых лыжах. Однажды для моего друга это закончилось ужасно. Я стоял ниже стартовой площадки на склоне и видел, как он запрыгивает на трассу. Ему не удалось правильно поставить лыжи, а разбег было уже не остановить. До сих пор вижу, будто это было вчера, как он всю дорогу вниз пытается попасть в лыжню. Так он и мчался с трамплина боком, прямо на лес, головой вперед. Тут и там по дороге попадались валуны. Звук столкновения до сих пор отзывается эхом у меня в душе. Я нашел его с тяжелыми травмами головы, настолько ужасными, что не могу их описать. Я был уверен, что он мертв или вот-вот умрет. Он хотел что-то сказать, но не мог: у него были выбиты коренные зубы. Минуты, пока он по милости провидения не потерял сознание, показались мне мучительно долгими. Я оказался перед дилеммой: бежать в деревню за помощью, а значит, оставить его тут одного, или остаться с ним, хотя я ничем не мог ему помочь. В конце концов я решил нести его вниз, хотя он был тяжелее меня. Спуск вниз по склону был очень крутой. Мне (вернее, ему) повезло – потому что мимо как раз проезжал крестьянин с лошадью и прицепленными к ней санями. Друга доставили в больницу, он пролежал в коме три недели, а может, и поменьше, но затем очнулся и пошел на поправку. Последствий почти не осталось, хотя бóльшую часть задних зубов пришлось заменить серебряными. Кроме того, он всю жизнь потом страдал от головных болей, но только при резкой перемене погоды. Спустя несколько десятилетий, на протяжении которых мы полностью потеряли друг друга из виду, я получил о нем причудливое известие. Во время спортивного шоу на канале ZDF, где показывали лучшие моменты немецких футбольных матчей, всегда проводился конкурс «Гол месяца». Думаю, это было в начале 1980-х годов; в любом случае гол выбирали и вновь показывали в программе, если он получал наибольшее количество голосов – открыток от зрителей. После этого гость студии наугад вытягивал одну из примерно двухсот тысяч открыток, отправитель которой должен был получить в награду поездку и два билета на ближайший международный матч национальной сборной. Открытки лежали в больших почтовых мешках полукругом на полу в студии, гость глубоко засунул руку в один из них и вытащил бумажку. Было зачитано имя счастливчика: Райнер Штековски, Захранг. Статистическая аномалия так очевидна, что мне, наверное, никто не поверит, но я видел это своими глазами. В любом случае после несчастья с Райнером моя мечта о прыжках с трамплина и полетах закончилась раз и навсегда. Потребовалось много лет, чтобы я вообще смог снова приблизиться к трамплину.

Но в 1974 году я все-таки снял фильм о летающих лыжниках – «Великий экстаз резчика по дереву Штайнера». Время от времени я продолжал смотреть по телевизору прыжки с трамплина. В Кульме в Австрии, на одном из мощнейших сооружений такого рода в мире, я однажды даже снимал прыжки в черно-белом формате на древнюю на вид фотокамеру из красного дерева, со штативом, мехами и оптическим диском. Для настройки резкости мне пришлось прятаться под черную ткань, подобно фотографам XIX века. Но мне удалось вызвать изумление среди сотен профессиональных фотографов с их современными камерами и огромными телеобъективами именно своим желанием запечатлеть спортсменов не в полете, как остальные, а непосредственно перед тем, как они выходят на трассу, когда пути назад уже нет. Во всех сидит тайный страх, но о нем никто не говорит, говорят всегда только о «серьезном отношении к делу». В прыжках с трамплина побеждают вовсе не мускулистые атлеты: как правило, дальше всех летят семнадцатилетние подростки с мертвенно-бледными прыщавыми лицами и блуждающим взглядом. Один из таких персонажей привлек мое внимание еще в 1970 году – это был Вальтер Штайнер из Швейцарии, по профессии скульптор по дереву, художник, который жил и работал в Вильдхаусе, в кантоне Аппенцелль. Иногда он в одиночку забирался высоко в горы и вырезал на поваленных гигантских деревьях странные лица, в основном выражавшие ужас, но места держал в тайне, и туристы иногда случайно натыкались на его скульптуры. Во время своих первых международных соревнований он каждый раз приземлялся далеко позади большинства конкурентов, но я тогда увидел в нем нечто, что по-настоящему меня впечатлило. В тихом молодом человеке и его полетах было нечто экстатическое: ему просто пока не хватало техники. Я сказал друзьям: перед вами будущий чемпион мира. Фигура у него была необычная: он был очень высокого роста, тощий, с чересчур длинными ногами, по земле двигался неуклюже, словно тонконогий журавль с узловатыми коленками, но он и в воздухе парил, как журавль. Казалось, его стихией был воздух, а не земля.

В то время я посмотрел по телевидению серию документальных фильмов под общим названием «Пограничные ситуации», где показывали людей в экстремальных обстоятельствах. Фильмы выделялись из общего потока, и я заметил, что все они сделаны одной и той же телекомпанией, Süddeutsche Rundfunk в Штутгарте, и отвечает за них один и тот же редактор. Звали его Герхард Концельманн, и он много лет был ближневосточным корреспондентом ARD[5]. Я несколько раз видел его: это был пухлый мужчина с несколько невнятной дикцией, но он делал исключительно качественные репортажи из всех мыслимых регионов Ближнего Востока. Посреди жаркой пустыни он выглядел не совсем здоровым, сильно потел, но в репортажах был зорок, как никто другой. Помню, в 1981 году ARD неожиданно сделал прямое включение из Каира: перед камерой Концельманн, за его спиной видна трибуна с опрокинутыми стульями, вокруг солдаты, неразбериха. Всего за несколько минут до того во время военного парада солдаты выскочили из колонны грузовиков, подбежали к трибуне почетных гостей и застрелили президента Садата. Вместе с ним погибли еще семь гостей, многие получили ранения. Концельманн говорил о случившемся экспромтом, было совершенно непонятно, будут еще стрелять или нет и жив ли