Волнение быстро улеглось и я снова увидел голубоглазого рыжего бородача. На фоне голубого неба с белыми облаками.

Я показал зубы. Отражение немедленно оскалилось в ответ. Набрав ладонями воду в том месте, где только что покачивалось это лицо, я с шумом умылся.

Вода была чистая и холодная. Она оживила мои ощущения. Я жадно повторял омовения словно пытаясь смыть с себя новое лицо и вернуть память.

Наконец, умыв лицо и шею, я остановился.

Что за хрень со мной твориться?

Так. Спокойно. Нужно думать. Одно хорошо — всё происходит на территории СССР. Получается, что сейчас одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой год.

Я встал и отряхнул руки, вытер рукавом лицо. Провел ладонью по волосам, они показались мне жестче, чем в тех ощущениях, которые я помнил.

Есть еще вариант. Предположим, что я действительно рыжий. И это данность. И так было всегда. А вот воспоминания, в которых я сорокалетний брюнет ложные. Такое тоже вполне могло быть.

Что я помню о себе? Как болел в яранге — помню хорошо. Как лежал, то просыпался в свете костра горящего в огнище, то проваливался куда-то в темное небытие.

Что еще помню? Неясные воспоминания о медленно двигающейся толпе в московском метро у эскалатора.

Они тут же вытесняются более яркими. Авария! Помню, как в замедленном кино: приближающийся черный внедорожник — Гелик бил в мою пассажирскую дверь, летели осколки, девушка за рулем.

Глаза её полны ужаса. Как её звали? Катя? Почему я в машине? Свет гаснет.

Вот прикол, расскажи никто не поверит. Я возомнил во снах, что я из будущего.

И главное поверил в это. Видения в бреду, на время заместили мне реальные воспоминания. Чудно работает мозг человека, но это единственное разумное объяснение. Фух, мне стало полегче.

Видимо, я подхватил болотную лихорадку. Недаром ученые переживают за то, что таяние вечной мерзлоты может разбудить «спящие» в грунте и мерзлоте вирусы.

Я стал успокаиваться. Всё это объяснялось снами и галлюцинациями, которые приходили, в когда я проваливался в сон.

Наверняка во сне я видел многое, больше чем сейчас помнил. Но как это обычно бывает, детали сна и воспоминания улетучиваются с пробуждением.

Нужно возвращаться.

Я распахнул край и нырнул ярангу.

— Есть хочешь? — спросила меня Таня, хлопочущая у очага-огнища.

Я отрицательно замотал головой. И еще раз полюбовался ее красотой.

— Нет спасибо, я объелся.

Она обернулась и пригласила рукой разместиться рядом с ней.

— Садись пить чай.

Я присел рядом по-турецки, она протянула мне эмалированную зеленую кружку, над которой дымился ароматный пар отвара трав, перемешанного с настоящим индийским чаем из пачки с голубыми слонами.

— Осторожно горячий! — она заулыбалась, когда я взял кружку за основание и каемку вместо ручки.

— Щсссс, — я втянул сквозь зубы шипящий воздух и быстро опустил обжигающую кружку на пол. Тряся рукой, я заулыбался в ответ.

— Кажется не обжегся… спасибо, — я поблагодарил ее за чай.

Рядом с огнищем лежал бордовый бархатный мешочек из которого Таня извлекла сушеные ягоды и почки растения. Она протянула мне несколько ягодок на ладони.

— Ты их не жуй, горько будет. Подожди пока растают.

Это вместо сахара.

— Вместо сахара?

— Да, Выкван ругает нас за сахар. Говорит, нельзя сахар, потому что он болезни приносит. Говорит, что вы «мелгыт-тангытан», мы так называем всех белых людей, слабые и белые, потому что сахар употребляете.

— Ты тоже так думаешь?

— Нет, конечно, — она снова засмеялась своим звонким смехом, — я пью чай с сахаром, ем печенье и шоколад, как и все люди в поселке и в городе.

— Почему же ты Выквану не объяснишь, что сахар безвредный.

— Я не могу ему объяснять. Он старейшина. Это будет проявление неуважения по отношению к нему. Лучше я поживу у него без сахара.

— Это правда, стариков нужно уважать. Мне нравятся обычаи вашего народа.

— Ягоды могут заменить сахар, ты попробуй.

Когда она говорила, я непроизвольно смотрел на идеальный рисунок ее губ.

Я протянул руку и принял в ладонь угощение. Прикосновение ее холодной ладони было необычайно приятным.

Кожа была белой суховатой и упругой, поверхность которой испещрена множеством тонких параллельных и перпендикулярных линий. Целой сеточкой естественных рисунков, образующих тайную карту ее характера, разгадать которую мне не суждено.

Я прикоснулся тыльной стороной пальцев к кружке. Она уже немного остыла.

Забросив все ягоды в рот, я взялся за дугообразную ручку и отхлебнул чай. Я не стал жевать их по совету Тани, надеясь, что они быстро растают.

На ее прекрасном лице играли отблески пламени и что-то дикое и совершенное изучалось ее обликом.

Это была какая-то необузданная, будоражащая кровь энергия.

Чтобы отвлечься от мыслей о ее красоте я решил поменять тему.

— Почему нельзя умываться из пруда?

Она опустила глаза, будто стыдилась этого вопроса.

— Не хочешь, не отвечай, если ты считаешь этот разговор неуместным. Я просто хочу больше знать о вашем народе.

Таня согласилась ответить несмотря на то, что вопрос оказался, действительно, бестактным.

— Выкван, сам выкопал и заполнил этот пруд. Здесь в тундре очень мало воды, пригодной для питья. Зимой он будет выпиливать из него куски, для того чтобы пить. Он хозяин этой воды.

— Прости, я не знал.

— Ничего. Наш народ издревле считал, что воду можно только пить, иначе в них может поселиться злой дух.

— Злой дух?

— Ты же понимаешь, что раньше науки не было. Всё дело в бактериях и вирусах, которые могут принести люди с Большой Земли.

— Ах, вот оно в чем дело! Да. Я читал, что у местных народов совершенно разная переносимость болезней. Да-да-да. Мне просто