Вошедшие недовольно переглянулись.

— Как это не знаешь?

— Не требуйте с него много. Хворый он. У него болезнь отшибла память.

— Как же так? — удивился Куницын и посмотрел на меня, — как звать тебя помнишь?

Я назвал свои фамилию имя и отчество.

Оглянулся на старика.

— А говоришь — память потерял. А меня как зовут помнишь?

Я отрицательно покачал головой и рассказал, что имя свое прочел в блокноте.

— Вот молодежь пошла, ведь врет и не краснеет! — эмоционально сказал, почти выкрикнул тот, который первый заглянул в ярангу, он сидел и пил чай, скрестив ноги по-турецки.

— Да подожди ты, Николай Прокофьевич, не гони лошадей, — остановил того Куницын, — ну хоть что-нибудь из прошлого помнишь? Базу, учебу в университете, коллег?

Я грустно покачал головой из стороны в сторону.

— Да не бывает так, — второй гость не унимался, — Бурцев, ты вот меня помнишь? Фамилия моя Гунько. Помнишь, меня? А?

Он переводил взгляд со всех присутствующих на меня.

Пожав плечами, я снова отрицательно покачал головой. Старик и Таня смотрели на нас и не вмешивались в разговор. Гунько и Куницын были для них начальством, несмотря на высокое положение старика в иерархии племени.

— Нет, и вас не помню.

— Илья, меня слушай, — попросил самый главный, — ты вспомни, я твой непосредственный руководитель, Куницын Владилен Викторович. Ты ходил с Гибаряном на разведку в новый район. Позапрошлогодние пробы грунта говорили о том, что район может оказаться золотоносным. Вы нашли что-нибудь?

На этот раз я кивнул утвердительно. Подошел к своему рюкзаку и достал увесистые холщовые мешки.

Золото, а точнее его количество, произвело сильное впечатление на обоих. Я хотел объяснить, но мне не дали сказать.

— Про нас не помнишь, а про золото помнишь? — снова стал возмущаться Гунько, — тебе не кажется…

Куницын все время одергивал своего спутника.

— Да подожди, ты Николай, дай человеку высказаться. Что ты хотел сказать, Илья?

— Я не помню Гибаряна, знаю о нем из вашего рассказа и из рассказа Выквана, которому я сообщил о том, мой товарищ нуждается в помощи. Я был в бреду и знаю об этом с его слов. Сам я не помнил, как меня нашел Выкван, и что при этом я говорил. Что же касается самородков, то я обнаружил их только сегодня, когда стал разбирать свои вещи в рюкзаке.

— Где вы их намыли, Илья? — Куницын тревожно вглядывался в мои глаза.

— Я не помню, Владилен Викторович. Но постараюсь вспомнить.

— А записи? Записи остались? Дневник геологоразведки?

— Нет, у меня только блокнот, но там стихи, цитаты великих людей, какие-то заметки, но ничего конкретного про то, чем я занимался в последние месяцы.

— Покажи, — он встал и подошел ко мне.

Я спокойно вытащил блокнот из рюкзака и протянул ему.

Гунько смотрел на мои действия с подозрительностью, будто считал, что я готов скрыть от них какие-то важные улики преступления.

Мой руководитель поднес к свету блокнот, внимательно изучил записи, а после вернул мне.

— Да, действительно, тут ничего нет, — посмотрев в сторону, он немного подумав обратился ко мне, — вот что, Илья — я тебе верю. Но нам с тобой нужно что-то предпринять, чтобы к тебе вернулась память. Это очень важно. Я даже не знаю, как поступить. Показать бы тебя врачам. Срочно. В ближайшее время. Но обратно до поселка четверо суток пути. Понимаешь?

Я молча ждал пока он продолжит.

— И то не факт, что в Поселке помогут. Возможно, тебя не придется в Город на самолете отправлять. Сам ты не дойдешь. А нам нужно найти Гибаряна и то место, где вы эти самородки намыли. Время не терпит. Обстоятельства и время работают против нас. В Поселок четыре дня обратно, четыре обратно четыре. Больше недели потеряем. А этого мы себе позволить не можем. Гибарян не выдержит. Так что я разрываюсь на две части: брать тебя завтра с раннего утра с собой на поиски твоего коллеги и нашего товарища, или оставить тут выздоравливать у Выквана. Помоги мне определиться.

— Владилен Викторович, раз такое дело, то я пойду утром с вами. Я уже себя чувствую хорошо.

— Парень. Ты не спеши, вспомни, что я тебе про молодой и старый мозг говорил. В тундре нельзя спешить. Спешка у нас к гибели приводят, — набивая трубку обратился к нам всем Выкван, — начальник, я эту хворь знаю. Она так быстро не проходит. Это добрые духи у него память забрали, чтобы уберечь от плохих людей и сохранить его. Когда духи посчитают, что он исцелился, тогда и вернут память.

— Ну, неволить Илью я не могу. Мы с Николаем Прокофьевичем завтра пойдем искать Гибаряна. Пусть сам решает.

— Да, что он будет тут отсиживаться, у бабской юбки? — Таня, смотря в пол, повела головой в сторону Гунько, она густо покраснела — прости Таня, я не это хотел сказать.

Гунько замешкался.

— Вот, что. Он — здоровый лоб! Что ему с нами в поисках сделается? Товарищ Куницын, он же бросил товарища, а сам свалил с золотишком. Еще сбежит, чего доброго!

Я почувствовал, как у меня на затылке зашевелились волосы.

— Чтоооо? Кого я бросил? Что ты мелешь? От кого я сбегу, от тебя что ли, Гунько? — я повернулся и двинулся на него.

Ах, он тварь такая, будет обвинять меня в малодушии и воровстве? В грудь накатила волна гнева.

— Илья! остановись, — Владилен Викторович, выставил руку вперед и повернулся к Гунько, — Николай Прокофьевич, я с тобой не согласен. Зачем парня обвинять на пустом месте? Мы с тобой всех обстоятельств не знаем, да и сбежавшие зеки ходят где-то в округе.

— Какие