Отбившись от группы Тухачевского, я желал иметь опору в армии, искал к кому бы мне примкнуть для того, чтобы использовать этих людей, как трамплин для дальнейшего продвижения, в первую очередь я обратил внимание на группу Егорова и Буденного. Группа Егорова-Буденного считалась «демократической» группой и занимала особое место в РККА. Им удавалось спекулировать на том, что в период Гражданской войны они воевали со Сталиным и были близки к нему… Егоров и Буденный были лично озлоблены против Ворошилова, считая, что он выдвинут на пост Наркома без достойных оснований к тому. В моих беседах с ними и Егоров, и Буденный открыто высказывали свое озлобление против Ворошилова, пытаясь всячески дискредитировать его.

Буденный, например, в 1926 году, когда я был у него на квартире с Тухачевским, начал как обычно, рассказывать о роли 1-й Конной армии в Гражданской войне, хвалился, что Конная армия решила исход Гражданской войны. Тут же он заявил, что он не давал Ворошилову хода, не допускал его к решению оперативных вопросов и тем зачастую спасал свою армию. Он обвинял Ворошилова в том, что тот вытащил 7-ю польскую дивизию из Киева, т. е. дал возможность отступить польской армии без полного ее разгрома. Тухачевский посмеивался и называл Буденного молодцом. Аналогичные разговоры вел и Егоров, который считал себя крупнейшим военным деятелем-стратегом. В армии Егоров и Буденный считались людьми близкими Сталину, и я считал эту группу силой, а Егорова и Буденного людьми, которые в перспективе займут решающее положение в армии и пошел на сближение с ними.

Я вел разговоры с ними в том же духе в 1925–1926 годах, как с Тухачевским. Я настраивал Буденного против Ворошилова, доказывал ему, что Ворошилову незаслуженно присваиваются успехи 1-й Конной армии, что его, Буденного, держит в черном теле, подчеркивая его роль инспектора кавалерии, т. е. генерала без армии. Егорову я прямо заявил, что считаю его наиболее подходящим кандидатом в Наркомы или хотя бы на первое время начальником штаба, моя поддержка Егорова и Буденного сблизила нас, и я стал участником этой группы, который впоследствии переросла в руководство военной организации правых. Наша дружба была наглядна для всей армии и нас даже называли «триумвират». Этот термин я стремился распространять, желая подчеркнуть свою связь с такими крупными военными. Помимо этого я учитывал, что Егоров и Буденный пользуются покровительством занявших тогда руководящие посты в стране Рыкова и Бубнова.

Сочи, 1933. Слева рядом со Сталиным Климент Ворошилов, справа Тухачевский и Нестор Лакоба (партийный руководитель Абхазии)

Таким образом, в 1926 году сложилась наша группа, и мы начали подбирать сторонников в армии. Вначале под флагом борьбы против Ворошилова Мы использовали и то недовольство, которое было у ряда кадров РККА к Тухачевскому, как к аристократу «голубых кровей» и стремились поднять свой вес в борьбе с ним.

Я лично после ссоры с Тухачевским имел личные мотивы борьбы с ним. Наш спор по вопросу реорганизации наркомата усилилась в 1927 году. Я уже тогда добивался реорганизации наркомата так, чтобы отнять самостоятельные функции снабжения у артиллерийского и химических управлений и все отдать главному управлению снабжения, начальником которого я являлся.

Но этот мой план провалился. Известную роль в этом сыграл Тухачевский, который к концу 1928 года выжил меня из наркомата. Он использовал при этом, то недоверие, которое питал ко мне Ворошилов. Таковы корни моей личной неприязни к Тухачевскому. Егоров и Буденный видели в группе Тухачевского ту силу, которая может помешать им, добиться плана захвата власти в РККА. Это не была политическая борьба двух различных группировок. Мы видели в группе Тухачевского своих конкурентов и стремились убрать со своего пути.

Начиная с 1926 года, одновременно с Егоровым сблизился командующий Кавказской армией Левандовский. Левандовский — старый эсер, кадровый офицер царской армии, так же как и мы все считал себя ущемленным в продвижении по службе, т. к. его долго не выдвигали, а затем он долгие годы командовал окраинными округами. Левандовский, не входя формально в нашу руководящую тройку, был, по сути, нам самым близким человеком. Левандовского Егоров иногда в шутку называл генералом Ермоловым и наместником Кавказа. Левандовский, будучи уроженцем Кавказа, и воевавший там, в годы Гражданской войны, все последующие годы командовал Кавказским военным округом и там имел широчайшие связи среди националистов — грузин, армян, тюрок, среди эсеров. Основные связи Левандовского шли по линии эсеровской организации. Левандовский входил в военно-эсеровскую организацию, действовавшую в РККА еще в годы Гражданской войны, и через него мог осуществить блок с эсерами. Однако об этом я узнал позднее, примерно в 1931 году.

К 1928–1929 году группирование недовольных среди высшего комсостава усиливается и обостряется борьба. Я в конце 1928 года был направлен в Среднюю Азию командующим САВО и несколько оторвался от этой борьбы. Приезжая в Москву я встречался с Егоровым и Буденным и знал от них. Что «подполье копошиться», как любил выражаться Егоров. Я знал, что Егоров укрепляет связь с правыми, с Рыковым и Бубновым. С Бубновым он был в близких отношениях. Будучи в Москве, я посещал Егорова на его квартире. Либо встречались у Буденного, и он информировал нас о том, что Рыков и Бубнов считают необходимым, в связи с проводимой партией сплошной коллективизацией и индустриализацией (это было уже в 1929 году), активизировать свою работу, для того, чтобы при «неизбежном крахе» политики партии выступать, как организованная сила. Во исполнение этих директив я начал в Средней Азии устанавливать связи с правыми. Кроме того, я и сам признавал программные требования правых правильными и полезными для страны.

Я видел в программе правых путь к восстановлению таких порядков, которые бы дали мне возможность знать в будущем руководящее положение в стране и устроить свою личную жизнь так, как мне этого хотелось. Скажу прямо, я мечтал жить так, как живут крупные военные в буржуазных странах. Кроме того, я думал, что кулацкие хозяйства — основа сельского хозяйства страны и разрушение кулацких хозяйств мне казалось вредным".

Подводя итог признаниям Дыбенко можно констатировать, что после прибытия в Москву, он там времени зря не терял.

П.Е. Дыбенко в Средней Азии

П.Е. Дыбенко выступает перед населением

* * *

Надо ли говорить, что едва Павел Ефимович принял весьма важную должность в военной иерархии РККА, как о себе напомнили его немецкие коллеги. В этом нет ничего удивительного, любая разведка никогда бы не упустила шанс возобновить контакты со своим старым завербованным агентом, достигшего серьезного административного поста, а потому сделался весьма ив весьма полезным.