снова написал «глуб…». Видимо, появилась мысль, что это «глубокая фраза». Как часто говорят «внутренний голос», а что это такое? Отфильтрованные мысли — это то, что уже отброшено нашим мозгом… «Сначала подумай, а потом говори» — это когда ты в уме отбросил все, ненужные с твоей точки зрения, фразы. А может быть не ты, а тот сложнейший механизм, что в тебе заложен. «Мы — роботы», а кто нас сотворил и для чего? Не знаю.

Думаю, мы просто запрограммированы на какой-то определенный набор задач. Да, мы играем роль, но, в отличие от сцены в театре, на нашей "сцене" очень много суфлерских будок, и оттуда нам кричат, нам подсказывают, нам шепчут, нас учат, нас портят, нас воспитывают.

Получив такой запас "знаний", человек подходит к новому этапу жизни. Надо переступить эту черту, и он говорит себе: "Я знаю, что я ничего не знаю." Это, по-видимому, один из кодов жизни. Диалектический закон "отрицания отрицания". И так на протяжении всей жизни. Только так можно двигаться по линии жизни. Не разрушая предыдущее, вовремя находить пути перехода в будущее.

Откуда вдруг появилось это чудо — талант композитора? Почему именно мне?! Что является конечной целью? Ведь «творчество» — слово очень понятное: первая часть — «Творец», а вторая — «естество», т. е. «Естество Творца». Именно через Творца приходит на Землю искусство. И слово «искусство» также становится понятным; первая часть его — «искус», а вторая, как и в слове «творчество» — «естество».

… И вот человеку дан дар божий! Он становится одаренным. Это подарок. А за что? Как он это заслужил? В прошлой жизни? Это очень сложный вопрос. Возьмем априори вот этот дар — музыку! Ее не было, и вдруг она заговорила.

Вспоминаю, что в обычной начальной школе с 1-го по 4-й класс нас вела первая моя учительница Елена Михайловна. Она часто говорила со своими учениками об их будущем и вместе с ними мечтала и называла каждому его будущую профессию. Этот будет врачом, этот — генералом, а Лёня — музыкантом. Я это запомнил на всю жизнь. Наверное, она была провидицей. Я слышал от родителей, что она по особенному ко мне относилась, не выделяя среди других, но с любовью и большой требовательностью к учебе. Как хочется опять вернуться в то время, первых лет школы. В воспоминаниях это всегда яркое солнце, благо его было предостаточно в Баку; цветущие вишни и абрикосы на нашей улице Ширшова, что в центральной части города. Хотя центром всей жизни Баку считался его неповторимый Бульвар. Говорили, что по протяженности он занимает второе место после Рио-де-Жанейро. Четыре километра аллей с южными деревьями и фонтанами вдоль бухты Каспийского моря…

По воле судьбы я должен был заниматься музыкой. Меня определили в музыкальную школу при Дворце Культуры имени 26-ти Бакинских комиссаров. Поступал я на отделение аккордеона, в то время он был в моде. Но приемная комиссия, сочтя, что худенькому семилетнему мальчику будет трудно обращаться с таким тяжелым инструментом как аккордеон, присоветовала маме поступить в класс фортепиано.

Отбить у меня охоту играть на пианино и любить музыку смогли сразу же. Первая учительница музыки — ее не любила! Такую же нелюбовь к музыке она сеяла в сознании своих учеников. Не было ни одного урока по фортепиано, на который я шел с радостью. Учительница к тому же постоянно болела, и меня передавали от одного педагога к другому. А однажды она не приходила несколько недель подряд. Оказалось, что была у дантиста. Сидела в зубоврачебном кресле, а врач часто отвлекался и разговаривал со своим коллегой по кабинету, орудуя в это время бормашиной. И в очередной раз во время полемики с коллегой он вдруг обнаружил, что проехался этим буром по щеке и шее пациентки… Это Баку! А бакинцы любят поговорить…

Когда я учился в 5-м классе этой музыкальной школы, мне задали какой-то вальс, который уж очень мне не понравился. Он казался немелодичным и каким-то корявым — пальцы можно было сломать. Но что-то надо было с этим делать. Я в очередной раз попробовал его разучить, что удавалось весьма плохо. Но пришла мысль обмануть маму, которая следила за моими музыкальными мучениями. (Когда я что-то неправильно играл, она всегда из другой комнаты или из кухни перебивала: «Фальшивишь!».) Музыкального образования у нее не было, как и у всех в нашей семье: отца, бабушек и дедушек. Да и брат Вовка, младше меня на 5 лет, никогда музыке не учился. Но музыку в семье любили. Вот и появилась мысль о страшном обмане: играть «что-то другое». Я ощутил — это «что-то другое» достаточно красиво и мелодично. Постепенно, через час моих изысканий, я стал уже ровно играть этот свой вальс. Мама одобрительно посматривала на «своего Лёнечку», который неожиданно быстро разучил новый вальс. А заниматься мне приходилось по 2 часа. Это закон!

Самое страшное случилось потом. На следующий день мне все же надо было идти на урок по музыке. Мой очередной педагог был гастролирующим музыкантом (и зачем ему нужно было это преподавание?). Замещал его тогда друг, рыжий и вредный. Он меня терпеть не мог, и я его тоже. Процесс моего развития как музыканта его не интересовал. Я не его ученик, отчитываться он за меня перед дирекцией не будет. Каждый урок, как правило, всегда оценивался на троечку. Интерес к музыкальному искусству у меня ослабевал с каждым днем. И вдруг — этот вальс!

Как всегда, с унылым видом я сел за инструмент. Сыграл старые пьесы, которые уже выучил давно и продолжал играть от урока к уроку. И вот, наконец, новый ужасный вальс. Я открываю страницу, и начинаю, путаясь в пальцах, что-то «мямлить», «с листа». Педагог, конечно же, недоволен. Но я забыл сказать, что моя мама Лидия Александровна, педагог английского языка в средней общеобразовательной школе, свою работу заканчивала в середине дня, к часам двум-трем, и часто успевала приехать на мой урок в музыкальной школе. Во-первых, поговорить с учителями о моих, как правило, недостатках, а во-вторых, так как музыкальная школа была достаточно далеко от нашего дома (нужно ехать на троллейбусе остановок семь-восемь), и мы вместе возвращались домой. Она всегда беспокоилась, когда я один в 10-летнем возрасте перемещался по городу. В тот злополучный день она успела прийти под конец моего урока, как раз в тот момент, когда я никак не мог вскарабкаться на скользкую гору этого вальса. Открывая дверь в музыкальный класс, мама,