и экспрессией. Я попал на их концерт и понял, что моя мечта — стоять на сцене, слышать аплодисменты и радовать всех без исключения своей музыкой, мощной, талантливой, умной и виртуозной. Но пока аплодировал нашим друзьям из Польши и других стран Восточной Европы. А польских групп тогда появилось предостаточно: «Но-То-Цо», «Скальды», «Червоны гитары». Все они были похожи друг на друга, и все играли достаточно стилизованный «славянский рок». А это дань фольклору, и это всегда приветствовалось и нравилось в Советском Союзе. Другое дело — венгры! Я как-то их всегда считал самыми «западными» из всех восточных европейцев. Мне попалась пластинка венгерской группы, которая по своему облику и особенно по своей музыке была не похожа на все остальное «восточное». Это группа «Омега». Диск назывался «Десять тысяч лепестков». Творчество этой группы прошло достаточно незаметно для мировой рок-музыки, но уже в наше время известная немецкая группа «Скорпионс» создала новую обработку одной из самых интересных песен «Омеги», что сделало ее очень популярной в 90-х годах.

А тогда, в конце 60-х годов, я сразу заметил талантливую рок-музыку этой группы и, кстати, ту самую песню, которая в вольном переводе получила название «Нежная лань». А еще одну песню под кодовым названием «три аккорда», которую мы исполняли в своем первом ансамбле, в 2003 году я стал играть в инструментальной обработке на своих концертах, как и одну из песен из репертуара польской группы «Скальды». Так что та новая восточно-европейская музыкальная волна 60-х годов стала проявляться потом в моих современных сочинениях.

А еще был уникальный виртуоз Джимми Хендрикс. Гитарист, которому подвластно все. Он играл настолько легко сложнейшие пассажи, что создавалось впечатление: гитара и он сам — это единый организм. Позднее, увидев фильм, записанный на его концерте в 60-х годах, я понял, что он во время сложнейших гитарных импровизаций беззвучно пропевает их, тем самым привнося органичность и человечность в свою музыку. Сейчас в программу своих концертов я включаю композицию «Искус», посвященную этому чуду музыки. Он рано скончался, ему не было и тридцати лет. Почти на двадцать с лишним лет его музыка исчезла и практически была забыта. Я помню, как где-то в середине 90-х годов я ходил по музыкальным магазинам и киоскам; к тому времени уже выпускали почти всю музыкальную мировую «массу», но музыки Джимми Хендрикса не было. А в одном киоске с кассетами продавец, музыкальный эрудит, сказал, что это странно, но, наверное, скоро ее выпустят: вот кассета с музыкой группы «Сантана» уже появилась. И буквально через неделю кассеты и даже диски Джимми Хендрикса в подарочном оформлении стали появляться во всех музыкальных магазинах Москвы. И это было чудо!!!

Подготавливая тот или иной свой концерт, я часто обращаюсь к этому старому фильму о Джимми Хендриксе, и он всегда дает новые идеи и решения. В своей композиции «Искус» я попробовал на синтезаторе имитировать гитарные импровизации и музыкальные ходы Хендрикса. Это стало получаться, когда стал представлять себе мысленно, как делает это он. Появлялась какая-то незримая связь между этим музыкантом и мной. Мы как бы играли вместе. Я постепенно стал приходить к мысли, что творческие личности прошлого, ушедшие в другие измерения, постоянно взаимодействуют с земным творчеством, особенно, если оно продолжает их идеи или касается их лично. Но на физическом плане они уже не способны что-то творить, идет сотворчество через музыкантов, художников, поэтов. Интересно, что, если поэт сядет около памятника Пушкину, то он на время становится проводником стихов, очень похожих по стилю на стихи Александра Сергеевича. Можно предположить, что многие творческие умы прошлого стали очень мощным элементом человеческой цивилизации, и они продолжают работать, входя в контакт с творческими личностями настоящего. Музыкант или художник «от бога». Значит, ему дан дар. Он стал «одаренным». И он должен отдать его людям. Говорят, самый большой грех — «зарыть» свой талант. Он тебе подарен, а ты его спрятал. Тот, кто тебе его дал — ничего не требует себе взамен. Но ты должен очень внимательно к этому отнестись и не расплескать этот талант по мелочам…

Еще в школе, где-то в девятом классе, я попробовал сочинить несколько песен на стихи Сергея Есенина. Это были «Королева» и «Крестьянский сын». Мы попробовали их разучить в своем школьном ансамбле. Я был тогда очень расстроен, когда услышал, что песня «Королева» прозвучала по телевизору; но это была другая песня, и, конечно же, не моя. Это опять охладило пыл моего сочинительства. Надо было уже браться за ум и готовиться серьезно для поступления в институт, а не заниматься какой-то ерундой, всякой там музыкой и тарабарщиной.

Поступал я в Азербайджанский педагогический институт на физический факультет. Подготовился хорошо. Тогда, в 70-х годах, у русских в Азербайджане была одна надежда для поступления — крепкие знания. Денег у нас для взяток не было. Хотя, как я потом понял, для большинства преподавателей это было время сборов. Это Баку! Хорошее место учебы тоже было дефицитом в те годы. На первом экзамене — это была физика — до меня было выставлено 12 (!!!) двоек. По-видимому, чтобы поменьше было честных претендентов, сохраняли места для тех, кто уже обеспечил себе проходной бал определенной денежной массой.

Я ответил на все вопросы. Но педагог очень четко заявил, что пятерки они не ставят. Я попросил дополнительные вопросы. Он согласился. И тут я понял, что передо мной совершенно неподготовленный человек. Он просто не знал как нужно меня «засыпать». Все, что он мог предложить, это нарисовать график гармонического колебания. Я ему нарисовал синусоиду. Потом он попросил объяснить, что означает, если тело за 1 минуту проходит 30 метров. Я ему ответил, что оно двигается со скоростью 30 метров в минуту. Он это подтвердил, и сказал, что теперь у меня уже «крепкая четверка». Я оказался упрямым и попросил свою заслуженную «пятерку». У меня не было уверенности, что с этой «четверкой» я смогу набрать достаточно баллов. Но мне было сказано, что эта отметка, по-видимому, «вышла из обихода». И, если я ее все же хочу, то надо обратиться к «хозяину экзамена» — педагогу, который «разбирался» с другой частью абитуриентов. Когда я посмотрел на него, мне стало жутковато. Это был крупный кучерявый мужчина с огромными черными волосатыми ручищами. Он больше походил на мясника в нашем гастрономе, чем на человека, который занимается такой изящной дисциплиной как физика. Ему уже сообщили, что кто-то после 12 двоек хочет получить пятерку. Он подозвал меня к своему столу