“Сейчас я должен встретиться с другими людьми, дабы расширить поддержку себе. Кто на новом вече напарником моим будет? Датан работал на меня честно. Не хочу, однако, чтобы примелькалась физиономия его. Попавший в беду народ подозрителен, как бы не подумал, будто Датан мой единственный боевой товарищ. Еще решат, чего доброго, якобы он мною нанят”.

“Авирама с собой возьму. Пусть все видят, как много у меня соратников. А Михаль, разумеется, получит ведущую роль. Воистину, женщина эта — несушка, что несет золотые яйца! К слову, заодно и поощрю вдову дюжиной яиц!”

— Мои иудеи, живите вечно! — проникновенно начал Корах.

— Пусть мир и праздник к вам в дом придут! — подхватил Авирам.

— Зачем собрали нас, дело говорите! — раздались нетерпеливые голоса из толпы.

— Мы все с вами чувствуем себя обманутыми и все нищаем постепенно, — продолжил Корах, — но оскудение избирательно и больнее всего бьет по бедным и слабым. Так повсюду велось до сих пор, но в наших с вами силах исправить кривду!

— Не темни, говори попросту! — потребовал народ.

— Вот перед вами стоит Михаль, — возвысил голос Корах, — изможденная женщина, вдова казненного Шломо, у нее на руках малые детки, и нечем ей кормить их.

— Кто виноват? Назови имя! — всколыхнулась толпа.

— Пусть сама Михаль расскажет свою историю, — сказал Авирам, — и вы узнаете имя обидчика. Не только она, но все мы жертва одного известного вам захребетника. Избавимся от него, и жизнь наша много сытнее станет.

— Давай, Михаль, начинай! — раздался голос из собрания.

— По указу Моше, начальника над народом, — заговорила Михаль, — безжалостные враги побили камнями моего мужа Шломо. Я осталась одна, больная и немощная, и теперь живу в большой крайности, и семья моя голодает. А первосвященник Аарон, родич начальника нашего, отнимает последнее.

— Разве нет у тебя поля, чтобы от него кормиться? — сделал удивленное лицо Корах.

— Не кормил меня урожай, ибо Моше забирал почти все, и потому продала я поле.

— Поле продала, а что купила взамен? — спросил в свою очередь Авирам.

— Купила двух овец. Молоко, сыр — то же ведь пища. А там, думалось мне, и шерсть с овечек настригу — всё польза будет!

— Правильно говоришь, Михаль, — ободрил рассказчицу Корах, — отчего же голодает семейство твое?

— Окотились овцы, и тут же явился Аарон, и говорит, мол, это первый окот у скотины твоей, а первенцев ты должна мне отдать, ибо левит я. Так Господь повелел.

— Отдала, бедная? — кто-то из скопища людского подал голос.

— А что мне было делать? Отдала!

— Михаль, а когда стрижку овцам сделала, куда шерсть-то ты дела? — подсказал продолжение Авирам.

— Хорошо обросли овцы, остригла я их. Тут снова пришел Аарон. Говорит, что первое руно принадлежит Богу, а, значит, ему. Забрал и ушел.

— Так с чем же ты осталась? — гневно спросил Корах.

— С лысыми овцами я осталась. Поняла, что не видать мне от них пропитания, и зарезала животину эту. Подумала, хоть мяса разок вдоволь поедим. Да не тут-то было!

— Что же еще-то могло случиться? — вскричал один из собравшихся.

— Неужели снова Аарон? — с изумлением воскликнул Авирам.

— Он самый! — проговорила сквозь слезы Михаль, — разделала я туши, а Аарон тут как тут. Говорит, мол, по слову Всевышнего должна ты отдать мне лучшие куски — грудинку, ребрышки, ножки, лопатки.

— И что же? — вместе сочувственно и гневно воскликнул Корах.

— Я разрыдалась, а когда успокоилась немного, ответила Аарону: “Ничего тебе не дам, всё мясо Богу в жертву приношу!” А он смеется-заливается, мол, что Богу в жертву — то и есть мое! Схватил долю, которую я Господу назначила, и был таков, — промолвила Михаль и залилась горючими слезами.

— Слыхали, люди добрые, от кого беды наши исходят? — закричал Корах в толпу, — я хочу свергнуть ненасытного и безжалостного Аарона. Я тоже левит, но, когда назначит меня Всевышний первосвященником, не стану отбирать последний кусок у бедняков, вдов и сирот. Десятину свою законную себе брать не буду, а на средства эти начну строить храм Господу нашему в земле родной Ханаана.

— Никогда не войти нам туда! Сорок лет в пустыне — не шутка. Все сгинем! — раздались стоны в толпе.

— Скоро увидите меня начальником над народом заместо Моше и первосвященником заместо Аарона. Я умолю Бога простить иудеев, и Он, конечно, послушает меня, и мы при жизни нашей вступим на землю родины. Только вы не молчите, помогайте мне, и Бог удостоит нас награды! — воззвал Корах к людям.

— От нас ты чего ждешь, по-простому говори! — раздались голоса.

— Восстаньте вместе со мною!

— Восстанем! Поддержим! — закричали в толпе.

— Теперь расходитесь по своим шалашам, — скомандовал Авирам, — скоро наступит решительный час, и Корах призовет вас и спасет народ!

— Ура Кораху! Да здравствует Корах! Пусть Корах будет нашим богом — из камня высечем статую его!

— Эй, не вздумайте идолов делать! — испугался Корах, — а за доверие — спасибо, друзья!

Глава 6

Ничто великое никогда не бывало достигнуто без энтузиазма. Своею активностью и энергией Корах создал выигрышную для себя ситуацию, которая давала ему все основания надеяться на победу над Моше и Аароном. Образованные из народа встали на сторону будущего владыки, и чернь в большинстве своем сочувствовала Кораху и обещала подставить плечо.

Сами же будущие жертвы переворота — начальник над народом Моше и первосвященник Аарон — томились предчувствием надвигающегося бунта, пребывали в недопустимой для государственных мужей растерянности и не могли изобрести конструктивных путей преодоления проблем.

Как говорилось выше, во времена Кораха еще не существовало глубокой научной теории успеха восстания. Бунтовщики довольствовались всего лишь здравым смыслом. Более того, не догадываясь о нечаянно внесенном им грандиозном вкладе в историческую науку, Корах не претендовал ни на академическую славу, ни на величайшее социальное открытие, а простодушно удовлетворялся обыденной практикой.

Обо всех этапах своей агитационной деятельности Корах неизменно докладывал жене Орпе. За поеданием ужина супруги обсуждали итоги минувшего дня и намечали план дальнейших инициатив. По мнению Кораха, активно-наставительные речи Орпы не содержали никаких откровений, и он вполне мог бы обойтись своим умом. Однако он терпеливо выслушивал неиссякающие мнения жены и не прерывал потока изобильных речей, ибо высоко ценил семейный мир.

“Я знаю, я всего лишь глупая женщина, — говаривала Орпа, — но ты моими словами не пренебрегай. Ваши же мудрецы говорят, мол, из горького выходит сладкое. Или что-то в этом роде, не так ли? И помни: у нас дочь на выданье. Адасе положен знатный жених. Так что старайся, дружок!”

На тандемном семейном совете было решено, что настало время подступиться непосредственно к Моше