Никогда не думала, что за неделю можно на десять килограмм похудеть. Ему, когда от нас уходил, пришлось даже джинсы Антона дать, а то его собственные с него сваливались, – дочь опять вздохнула, а потом вдруг добавила:

– А знаешь, мам, мы ведь с Антоном догадывались, что Михаил в тебя влюблён, просто не лезли в душу. Понятно же, что не самая простая ситуация у вас с ним.

– Дочь, какая же ты ещё у меня маленькая! Знаешь, хотел бы, добился бы своего. А сейчас как в бразильском сериале: любит одну, но женится на другой! Ты мне сейчас ещё скажи, что его невеста беременна.

– Так ты знаешь, да? Он ведь тогда ещё почему запил то! Он ей после того, как ты его выгнала, приехал сказать, что бросает её. А она ему тест на беременность с двумя полосками. Миша же у нас порядочный. Он ей предложение сделал и ушел с горя пить, ну дальше ты уже знаешь, – закончила дочь свой рассказ.

Я села на стул и машинально потрогала край стола, к которому тогда меня прижал Михаил. Вот уж не думала я, что у парня такая тяга к дамам старшего возраста.

Больше мы с Анютой к этой теме не возвращались. На моё предложение сходить хоть с подругами пообщаться дочь сначала отмахнулась, а потом они у нас собрались. Танюшка опять с пирожками пришла. Всегда, что ли, она их печёт? Славик тоже пришёл, я даже слышала его бас пару раз.

Они сидели у нас в гостиной на нашем большом диване. От туда периодически слышался смех. Как оказалось, Антон присылал ей фото с мальчишника, а они всей компанией их комментировали. Друзья устроили для Михаила не просто попойку, а настоящую вечеринку. Обошлись, правда, без стриптизёрш.

Я не стала сегодня их смущать, ушла в свою комнату. Хотелось побыть в одиночестве и переварить все услышанное. Я уже почти заснула, когда Анюта приоткрыла дверь в мою комнату и, просунув голову, тихо позвала:

– Мам, не спишь ещё?

– Нет, заходи, что ты как не родная то? – тут же проснулась я.

– Слушай, Антон попросил приехать за ним. Я съезжу быстренько, заберу его и сюда привезу. Они здесь не далеко в банном комплексе гуляют. Ребята посидят в гостиной, нас с Антоном подождут, хорошо?

– Хорошо, дочь, давай только аккуратно!

Аккуратно не получилось.

Она тогда забрала Антона и Михаила. Они ехали в город, отвезти Михаила. И по дороге в них въехал грузовик. На той дороге шёл ремонт шоссе. Мне сказали, что виновата была моя дочь, не пропустила строительную технику. На грузовике была специальная лампочка, только она в тот момент не горела. Перегорела.

Адвокат мне предлагал подать в суд на водителя того грузовика. Со слов адвоката, я бы этот суд выиграла, отсудив круглую сумму у строительной компании. Вот только ни дочь, ни зятя мне это не вернёт.

Анюта с Антоном погибли на месте. А вот Михаил, который сидел на заднем сиденье, чудом остался жив. Правда, ему выше колена ампутировали правую ногу.

Анюту с Антоном хоронили в закрытых гробах. Анюту я узнала по родимому пятнышку на левой лопатке. Антона по татуировке на плече.

Слёз у меня не было. Соседка Люда, кажется, всё время была рядом и постоянно твердила, что я должна поплакать, что мне легче станет. А как можно плакать, когда слёз нет? Когда в груди появилась дыра?

Людей на похоронах было много. Были все их одноклассники и много ещё кого-то. Неужели все эти люди знали моих детей? Как же я устала от их участия и внимания. Хотелось просто сидеть одной в доме, а приходилось сидеть тут, со всеми. Кто вообще решил, что нужно накрывать столы на похоронах? Кому это нужно? Моим детям точно не нужно, а мне и подавно. Скорей бы уже домой добраться и лечь в тишине и в одиночестве.

Сегодня я опять видела во сне, как Анюта и Антон стоят на другом берегу реки и машут мне рукой. Только сегодня у Анюты в руках почему-то был большой жёлтый медведь. Точнее, не в руках, она держала его за лапу, и он так криво и висел. Почему жёлтый? Не белый и не бурый, а именно жёлтый. И вдруг Антон взял этого нелепого жёлтого медведя за вторую лапу. Теперь они выглядели, как семья, точнее так, как обычно рисуют дети. Папа, мама и между ними ребёнок. И они держатся за руки. Только мои дети так стояли и держали за лапы медведя. Вдруг они раскачали его, как на качелях, и кинули мне. От испуга, что этот медведь собьет меня с ног, я и проснулась.

Сегодня сороковой день, как нет моих деток. Зачем мне такой большой дом, если живу я только в двух комнатах? Нет, не о том я сейчас думаю. Сегодня я должна буду опять сидеть и слушать про то, какими замечательными были мои дети. Как будто я сама этого не знаю!

На кладбище опять было много народу. Меньше, конечно, чем в день похорон, но это и понятно. Жизнь продолжается. Так же плывут облака по небу. Так же поют птицы. Интересно, а мои дети их слышат? Говорят, что души умерших сорок дней остаются с нами. Прощаются с дорогими при жизни местами. Значит, сегодня души моих деток улетят туда, откуда мы все родом. Как же я хочу туда, к ним. Зачем я здесь, когда они там?

Вдруг я почувствовала, что кто-то держит меня за руку. Ладонь была горячей. Неестественно горячей. Я уже привыкла к холоду. Хотя нет, не так. С холодом мне комфортнее. Когда были живы мои детки, было жарко. Было лето и много солнца. В моей жизни было целых два солнца. Анюта и Антон. А сейчас наступила зима. Хотя ведь после лета должна быть осень. Да, правильно, осень. В моей жизни теперь тоже осень, а осенью должно быть холодно – это правильно. Тогда откуда эта горячая рука?

Я повернула голову, чтобы узнать, кто и зачем держит мою руку. Оказалось, мужчина в инвалидной коляске. Я пыталась понять, почему мне так знакомо его лицо. Он был худощав, и кожа была какого-то неестественного цвета с желтым оттенком. Или это его ярко-желтая куртка так окрасила его лицо. Надо же какой нелепый цвет у куртки.

Мужчина почувствовал, что я смотрю на него и перевел взгляд от могил на меня. Его глаза горели каким-то лихорадочным огнём. Да у него же температура, вдруг поняла я. Тогда, что он здесь делает?

– Кать, Катерина Петровна, извини, меня не отпустили на похороны. И даже на девять дней.

– Миша, ты?

Я не верила своим глазам. Вот этот худощавый мужчина, сидящий в инвалидном кресле, в нелепой куртке и ещё более нелепой шапке Михаил?

– Миша, у тебя же температура. Что ты здесь делаешь? Тебя выписали с температурой?

– Выписали, вот только что. Я уговорил медбрата привезти меня сюда. Вот он даже куртку и шапку мне дал.

Я смотрела на него, на его заросшее бородой лицо. Оказывается, борода у него тоже рыжеватая, точнее каштановая. В прошлой жизни у него была аккуратная бородка, и не было особо видно, что она каштановая. Интересно, а на голове тоже каштановые волосы? Почему я сейчас об этом думаю? Он же болен.

– Миш, тебе в постель надо. Тебе нельзя сейчас здесь.

– Кать, я должен. Это я виноват в их смерти, – он вздохнул, но продолжать не стал.