Пока Яковенко «на бреющем полете» огибал одну из восьми ракетных шахт, расположенных в этом отсеке, Ванечка мгновенно развернулся и, уступая не более одного-двух метров, ринулся следом, сопя и брызгая слюной, как паровой котел на грани истерики. Ему вслед несся сурово-тревожный начальственный окрик-приказ: «Прекратить!!!!» Но, видно, не доносился.

Оказавшись на проходной палубе, «Яшка» мгновенно сообразил, что выскочить в соседний отсек ему не удастся: на открывание межотсечной двери уйдут те драгоценные доли секунды, которые отделяют его от реальной возможности быть размазанным по переборке. Предложение где-нибудь спрятаться им не рассматривалось в силу своей полной нелепости. Оставался, пожалуй, один-единственный ход, который на уровне инстинкта и выбрал бедный «артиллерист».

Проскочив метра четыре по проходу и ощущая за спиной зловещее дыхание неминуемого возмездия, он влетел в то же помещение столовой, но уже через другой вход, и оказался на уровне импровизированной сцены перед первыми рядами зрителей. Надо сказать, что с момента возникновения всего прискорбного недоразумения прошло на самом деле не более нескольких десятков секунд, поэтому большинство присутствующих на концерте даже не успели осознать серьезность происходящего, а лишь недоуменно вытягивали шеи да крутили головами. В числе таковых был и замполит Василий Иванович.

Расстояние между преследователем и его жертвой сократилось до минимума. Ванечка также влетел в столовую во всем великолепии своего тренированного тела, багрового от гнева и физических усилий лица, и занесенной над головой правой рукой, в которой крепкие пальцы сжимали чугунный спортивный снаряд.

В этот момент с диким криком: «А-а-а! Этот сумасшедший меня сейчас убьет!!» мичман Яковенко совершил свой легендарный прыжок. Он изо всех сил оттолкнулся от палубы обеими ногами, взмыл над головами ошарашенной публики и… приземлился уже в четвертом ряду прямо на колени заместителя командира по политической части.

Повторить подобный маневр Ванечка оказался просто не в состоянии, а мгновенно затормозить не позволила значительная масса его большого тела, которое, продолжая по инерции двигаться вперед, врезалось в первые ряды не на шутку перепуганных теперь зрителей. Подчиняясь законам элементарной физики, его воздетая вверх правая рука резко дернулась вперед, железная хватка пальцев разжалась, и смертоубийственная гантель, как снаряд из пращи, вылетела прямо в сторону почетных обитателей «начальственной» скамейки!

Правда, злые языки потом утверждали – разумеется, в кулуарах – что произвольный полет болванки был на самом деле блестящим по исполнению точным броском в заранее намеченную цель. Но, кому ж только могла прийти в голову подобная абсурдная мысль?! Споткнулся человек!

Командир корабля отреагировал молча и мгновенно, несмотря на свои внушительные габариты: он поразительно легко из положения «сидя» распластался на той же скамейке. А «радиотехнический Свердлов» умудрился в столь же короткое мгновение его превзойти: он оказался тоже распластанным, но уже на палубе под скамейкой! Большинство расторопных зрителей, каждый в меру своей личной испуганности и индивидуальных скоростных качеств, незамедлительно последовали их вдохновляющему примеру. Неподвижным изваянием в центре замер один Чапик! То ли ему помешал устроившийся на коленях истошно вопящий от страха «Яшка-артиллерист», то ли пригвоздил к месту коварный ступор или, может, как истинный комиссар, он решил закрыть собственной грудью находившихся за ним людей, кто теперь разберется.

Сокрушительный удар гантели замполит принял не грудью, но головой!

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

С мягким стуком детской плюшевой игрушки одинокая «гантель» вошла в плотное соприкосновение с этой выдающейся частью чапикового организма и, легко отскочив от нее, весело запрыгала по незащищенным спинам поверженных зрителей. От удара мягкая оболочка из нескольких слоев обыкновенной, выкрашенной в черный цвет, бумаги разорвалась, явив миру, удивленному и пораженному, свое сокровенное нутро из мелких кусочков поролона и каких-то тряпичных лоскутков!

Занавес, господа!

Эпилог

(Исключительно для тех, кто в баснях больше всего ценит мораль, а в правописании – точку над латинской буквой «I».)

В кают-компании офицерского состава за командирским столом сидели друг напротив друга два человека.

– Да не кипятись ты так, Василий Иванович, – командир был, как всегда, спокоен и нетороплив.

– Но это же… это… нападение какое-то! Терракт! Может и не только на меня, а на всех…, на все…, на основы, на Партию в конце-концов, в моем лице!

– Ты, комиссар, со словами-то поосторожней! И свое… хм… лицо не торопись отождествлять с нашей Партией.

– Да я не…, к слову пришлось… – стушевался зам.

– Вот и выбирай слова поосторожней. Хорошо, что особиста рядом нет, и никто, кроме меня не услышал.

– Все равно, нельзя этого так оставлять!

– Вот тут я с тобой полностью согласен. Мы и не оставляем. Кстати, я уже побеседовал со всеми, так сказать, действующими лицами. И особист присутствовал! Где ты заговор разглядел, если никто ни сном, ни духом, а? Яшка, вон, до сих пор от страха трясется. Ему теперь гантели даже в подарочной упаковке показывать нельзя: «родимчик» хватит.

– Да все они в сговоре! И командир группы КИП, и Яшка этот, он специально в меня вцепился и не отпускал, и комдив их, Парфеныч, и…

– Стоп-стоп! Каждый из этих людей написал рапорт на мое имя. Можешь ознакомиться, это официальные документы.

– Ага, может, и сам Полуяхтов не при чем?!

– Ну-у-у, смотря что ты под этим подразумеваешь. Старший лейтенант Полуяхтов, как и все, подробно объяснил свои действия.

– Эт-т-то что же он «подробно объяснил»? – несмотря на возмущенное заикание, в голосе Чапика было ведро сарказма.

– Видишь ли, у него давно уже травмирован плечевой сустав. Он ничего тяжелого поднимать правой рукой никак не может. Наш доктор его осмотрел и подтвердил это. А тут под угрозой срыва оказался их номер художественной самодеятельности. Ты же сам на всех такого страха нагнал этим концертом! Вот и решил офицер не подводить весь дивизион, и в тайне ото всех изготовил такую… «куклу». А что раскипятился на концерте, так это он признает, готов принести надлежащие извинения всем. Не перебивай! Наш «Яшка-артиллерист» и так-то на язык весьма не воздержан, а тут перед публикой захотелось побахвалиться… Так что, Ванечку вполне можно понять по-человечески. И по-офицерски: какой-то молодой, «зеленый» мичман, понимаешь… Ну, в общем, обоих мы, конечно, примерно накажем. Внутри себя, так сказать. Выговор строгий, премиальные урежем.

– Какой выговор?! Это же форменная уголовщина!! Пусть с этим в штабе разбираются. И прокурор! Я имею право… – Корявое лицо замполита пылало праведным возмущением.

– Ох-ох-ох, Иваныч, ну что же ты такой непонятливый?! Конечно, я не могу тебе запретить доложить обо всем в политотдел дивизии или даже флотилии, или прокурору. Начнутся разборки. И я, естественно, как командир, представлю все рапорта, полученные, так сказать, в ходе расследования по горячим следам. Причем, с соответствующей визой офицера-особиста и секретаря партийного бюро. Да-да, начальник РТС их тоже подписал. Кем ты будешь тогда выглядеть в глазах командования? То-то же. А у тебя вся карьера впереди, ты же только начал служить на подводных лодках. Вот и продолжай в правильном русле. – Командир неторопливо поднялся с кресла, опустил на плечо примолкшего замполита тяжелую ладонь и, слегка наклонившись к его уху проговорил негромко: