– Для твоего же блага! – парировала жена Ратепа. – Удивительно! Неужели тебе не нравится Имхатун? Ведь он красив и молод!

– Как он может мне нравиться, если я его совсем… совсем не знаю?

Оттолкнув сестру, Арсет с рыданиями бросилась в проход. Резкий порыв ветра коконом обернул занавеску вокруг трепещущего тела. Острые ногти девушки впились в тонкую ткань. Послышался треск, и Арсет влетела в столовую. Невольник поспешил за госпожой. Шлёпанье босых ступней дикаря по мозаичному полу заставило Наль скорчиться от омерзения.

* * *

С началом лета городская знать потянулась на виллы. Не стала исключением и семья Ратепа. Караван из господского экипажа и повозок с поклажей и рабами за два дня добрался до побережья. Здесь для хозяек наступила вольготная жизнь. Срочные дела, связанные с планами по избранию в Сенат, позволяли Ратепу приезжать на виллу не чаще, чем пару раз в месяц, когда с ночёвкой, а когда и без. От любопытства соседей спасали гектары садов, пастбищ и пашен.

Досужие часы Наль с матерью проводили в увитой диким виноградом беседке посреди изысканного парка с розами, кипарисами, гравийными дорожками и мраморными фонтанами. Женщины попивали шербет и наслаждались беседами о скудоумии, скаредности и других пороках столичных знакомых. В это время Арсет либо играла с племянниками под не слишком бдительными присмотром четырёх нянь, либо вместе с Энки каталась на парусной лодке по лиману. Девушка обучала сазума камским песням. Если невольник путал или коверкал слова, она разражалась громким смехом. Как ни странно, Энки не обижался, даже смеялся наравне с ней. За переливчатый звонкий голос Арсет получила от южанина прозвище Ньома, что на его языке означало «райская птица». По мнению дикаря, в этом случае гнева богов можно было не опасаться, поскольку речь шла о прозвище, а не о настоящем имени.

Тем не менее, веселилась девушка не всегда. Порой накатывала на неё романтичная задумчивость. Тогда она признавалась Энки: «Только в море я чувствую себя поистине свободной».

Как-то на очередной водной прогулке Арсет обратилась к сазуму с вопросом:

– Ты скучаешь по дому, Энки?

– Что такое «скучаешь», Ньома? – не понял южанин.

– Ну, наверное, тебе хочется вернуться в твою деревню, повидаться с родными?

– Энки желать говорить с Монью, шибко-шибко умён.

– Я бы тоже всё на свете отдала, лишь бы попасть на твой остров, жить среди простых, искренних людей, не умеющих притворяться, думать одно, а говорить другое. В Каме все сплошь ханжи и лицемеры. Самое распространённое блюдо камской кухни – ложь. На завтрак, обед и ужин – ложь, ложь, ложь. Запечённая и жареная, варёная и пропаренная, взбитая и тушёная, под любым соусом, на любой вкус. Вот бы сбежать отсюда! Взять и уплыть.

– Ньома хотеть плыть остров Энки?

– Если бы это было возможно!

– Легко. Энки везти сюда на большой-большой лодка, солнце за спина лодка садиться. Туда-то надо нос теперь держать.

Юноша указал пальцем на запад. В следующее мгновение с берега донеслись крики. Рабыня звала на обед.

После еды полагался двухчасовой отдых. Арсет отправила Энки в комнату для слуг-мужчин, а сама намеревалась почитать свежую драму Септахареса. Но едва она приблизилась к библиотеке, как из-за приотворённой двери донёсся знакомый голос. Мать произнесла её имя. Девушка замерла, прислушалась.

– … зачем торопиться?

– Осень, – отозвалась Наль, – подходящее время для свадьбы. И потом, таково желание Имхатуна. Ратеп не стал перечить. Намекнул, что догадывается о причине спешки. Якобы юному нобилю опротивело бегать по борделям, и он возмечтал об уютном семейном гнёздышке. А вот у меня другие сведения. Менму, секретарь Имхатуна и, по воле судьбы, двоюродный брат и любовник моей дражайшей подруги Бехтет, поведал ей об одном неприятном инциденте. В прошлом году наш красавчик чуть было не лишился расположения дяди и, соответственно, тёпленького местечка под крылышком наместника. Провинился он тем, что обрюхатил одну из дядиных рабынь. Проблема, в общем-то, заурядная, к тому же вполне решаемая: опытная молчаливая знахарка и сумма, достаточная для оплаты её услуг. Но возникли осложнения. Мерзавка вознамерилась воспользоваться своим положением. Заявилась к наместнику, потребовала даровать ей свободу и назначить содержание, грозилась поднять скандал. Разумеется, подобные притязания раздосадовали почтенного сановника. Провинившемуся племяннику было велено всё уладить в течение недели. И он уладил. Быстренько сплавил зарвавшуюся рабыню какому-то намирскому меценату. После этого, как выразился Менму, вулкан затих, но не уснул. Чтобы вернуть доверие дяди требовалось нечто большее. Например, жениться на девушке из семьи вельможи, славящегося строгим соблюдением принципа чистоты крови. Вот зачем Имхатуну понадобилась Арсет.

– Бедняжка…

– Как и все мы. У камских женщин выбор невелик: путь смирения или путь отречения. Дом или храм. Жена или жрица.

– И ты ей не скажешь?

Наль горько усмехнулась.

– А вы мне сказали? Вот и сестрица пусть тешится иллюзиями. Верит в добрых пери и в счастливые браки.

Дальше Арсет не слушала. Проворные ноги вынесли девушку на прибрежную насыпь. Сорванная по дороге ветка горького миндаля остервенело заплясала по голым спинам беззащитных булыжников. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока хворостина вконец не измочалилась.

– Ну я вам устрою, – злобно прорычала Арсет в лицо равнодушной синей дали.

* * *

Побег наметили на полночь. Благодаря почерпнутым от Монью знаниям о свойствах растений Энки без труда избавился от береговых охранников. После заката у галатских наёмников так скрутило животы, что плечистые иноземцы самовольно перенесли место службы в гущу дикого гибискуса.

В то время как южанин грузил в лодку съестные припасы, Арсет с подозрением оглядывала камышовую посудину, похожую на кожуру плода какао. Если бы существовал хоть единый шанс похитить красавицу, на которой они с Энки кружили по заливу! Увы, причал стерегли не галатцы, а суровые Унат. С ними связываться не было ни малейшего желания. Пришлось «одолжить» плавучее средство из ремонтного сарая. И хотя Энки уверял, что лодка крепкая, девушку одолевали тревожные мысли. Однако жажда бунта в конце концов пересилила опасения.

Беглецы вытолкнули лодку на мелководье. Арсет забралась внутрь. Поёжилась, расправила мокрый подол. Сазум запрыгнул следом. Взялся за вёсла. Арсет вызвалась было помочь, но быстро утомилась и, оставив южанина проливать пот, улеглась на палубе. Немного погодя Тури поставил парус по ветру и сел у руля.

Стареющий месяц щедро осыпал чернильные волны чистейшим серебром. Лодка держалась в тени скал. Получался значительный крюк. В новолуние можно было бы плыть напрямик, но тогда не только охранники – сами беглецы оказались бы лишёнными зрения и рисковали сбиться с пути и ненароком врезаться в берег.

Спустя час вышли в