согласия Любият Эль Успехр не пришлось: девушка хорошо знала Ленхатепа и давно в него была влюблена. Поэтому помолвка длилась недолго, молодых сразу обручили, и свадьбу сыграли очень скоро.

Любият поселилась сперва в резиденции Ленхатепа, пока им не выделили отдельные покои – более пышные и внушительные.

Глава 11

Закончился октябрь. Воды Великого Нила начали постепенно спадать, обнажая угодья терракотовой земли Египта, которые теперь стали очень благодатными, плодородными.

Народ веселился, ликовал. Все, кроме бедняжки Найфел, которую Мехатэ всё же выгнала из дома, когда отец её, Абд  ат-Тавоаб, ушёл на восемь дней в Гизэ отрабатывать повинность – строить пирамиду Хуфу.

Несчастная, бескровная Найфел, не видя дороги, бродила по тёмному берегу успокоившейся реки, то и дело проваливалась в ил. Народу скопилось много: готовились к посеву, но она никого не видела, не замечала. Слёз у неё уже не было: они были выплаканы, одна страдальческая маска на лице, единственная надежда теплилась в ней: девушка пыталась найти Али Шукри.

Народ навстречу шёл и шёл, все суетились. И только одна молодая женщина заметила искажённое страданиями лицо Найфел и её небольшой живот, подошла к ней и спросила:

– Ты кто, милая? Я тебя не знаю. Ты здешняя?

– Здешняя, – еле слышно ответила Найфел.

– А как зовут?

– Найфел, дочь Абд ат-Тавоаба.

– Вроде слышала о таком.  А почему ты одна? Ты беременна?

– Да, беременна, матушка Ме прогнала меня из дома.

– Ах-хе! – женщина ужаснулась. – А где отец твоего ребёнка?

Найфел снова заплакала, вспомнив Ленхатепа, и ответила:

– Его нет. Он бросил меня.

Лицо женщины потемнело:

– Ай – яй! О Боги! Матушка прогнала, муж бросил. Где же ты живёшь, бедняжка? Что у тебя за пища?

– Нигде не живу, ничего не ем. Пробую найти одного доброго человека.

– Знаешь что, милая Найфел? Пойдём ко мне…

– А как тебя зовут, добрая женщина?

– Я – Набият. Набият Мухаммед. Я живу недалеко от Ахетатона. Тебе знакомо такое место?

– Да, мне рассказывали про него. Это где-то к верховьям Нила?

– Да, верно. Я живу одна, тоже в хижине, как ты раньше. Пойдешь ко мне? И тебе, и мне будет повеселее. Так я говорю?

– Так, так, добрая Набият, – повеселела Найфел, – но я не буду тебе в тягость?

– Что ты? Мне так тоскливо одной!

– Но я ещё хотела найти названого друга. Правда, теперь можно потерпеть….

– Ну, раз можно, то и после найдёшь. Да помогут Боги.

Две названых подруги тотчас же пошли пешком в сторону Ахетатона, по дороге рассказывая друг дружке каждая о себе.

У Набият родителей не было. Но у неё был муж, Хусни, тоже из бедных. Он ходил строить пирамиду Хуфу и сорвал себе позвоночник. Очень долго лежал в болях, очень мучился, и мучился бы доселе, если бы его не укусила гремучая змея. Так ядовитая тварь оказалась спасительницей. Хусни ушёл в мир иной, возблагодарив Бога Осириса.

А у Набият от сильных страданий, только родившись, умер ребёнок, и она всё ещё была в скорби.

– Будем помогать друг дружке, – сказала Набият.

Шли они долго, и день, и ночь, пока не добрались до убогого жилища Набият. Лачуга была вся запущена, на полу валялись какие-то вещи, старый папирус, ещё что–то. Пыль лежала пластом.

Новые подруги на быструю руку как–то немного убрались в лачуге, и тут вдруг пришёл Упусер – друг Хусни, умершего мужа Набият.

Упусер принёс высушенную копчёную рыбу, лук, лепёшки и пиво. Набият и Найфел очень обрадовались такой трапезе: ведь обе были с прошлого утра голодными. Все как–то сразу подружились, повеселели после пива и вкусной еды, и на какое-то время женщины позабыли о своих печалях.

И потекли дни. Упусер часто навещал вдову своего друга, помогал ей. Он теперь, после возвращения Нила в своё русло, работал на орошённой земле, и какую-то часть урожая отдавал к подругам, а также приносил рыбу, сушил, подвешивая, мясо. Где-то он достал корову, и у подруг всегда было молоко. Мастерил в хижине.

  Молодой Упусер с первого же дня засмотрелся на юную Найфел, не мог оторвать глаз, почти сразу же предложил ей выйти за него замуж: умолял, уверял, что станет хорошим отцом её ребёнку. Но Найфел, всей душой приняв его чистую дружбу, – в этом ему отказала.

Она знала точно, что в сердце её всегда будет жить Ленхатеп, что никакими силами его оттуда ни за что не изгнать, пусть даже он её предал. Она верила, что после того, как уйдёт в другой мир, – всё равно его не забудет. (Египтяне очень верили в загробную жизнь, поклонялись Богу иного мира, все: и богатые, и бедные, что кто мог, брали с собой из жизни на земле в загробный мир, одежду и пищу, богатые – в гробницы, пирамиды, бедные – в свои скромные могилы.)

Глава 12

А в Мемфисе точно так же страдал и мучился Ленхатеп.

Не мог он, как ни старался, забыть свою Найфел. Каждую ночь любимая снилась ему, её образ постоянно стоял у него перед глазами…  Ленхатеп старался Найфел забыть. Это никак не получалось, и юноша злился – и на себя, и на своих родителей. Однако более он и не пытался родителей переубедить – так боялся их гнева и нищеты.

Ему привели дочь номарха Нехебу – ясноглазую Любият эль Успехр, давно влюблённую в Ленхатепа. Однако юноша, увидевший Любият после нескольких встреч с Найфел, испытал сильное разочарование.

Девушка не только не казалась ему красивой, она представлялась юноше чуть ли не уродливой! И никак Ленхатеп не мог понять, почему, чем восхищался в дочери номарха Нехебу его отец. И не раз задумываться стал Ленхатеп, почему его отец, знатный вельможа, так подобострастен с номархом, почему так угождает своему бывшему однокашнику…

Лицо её не было гладко: щёки и нос покрыты следами от какой-то болезни, всё в прыщах, рытвинах. Глаза – без цвета, какие-то мутные, оттенка грязного серо-зелёного песка – без блеска, без жизни. Губы толстые, широкие. А голос!! Кто говорил, что у неё дивный голос?! Она не пела – она просто говорила под звуки дудки и флейты, то съезжая на очень низкие регистры, как мужчина, то вдруг начиная пищать и визжать, как злая кошка или недорезанная овца. К тому же она картавила и шепелявила!! Слушать её было более, чем противно!

Ленхатеп же с юношества был одарён очень красивым бархатным голосом и пониманием музыки. С детских лет он увлекался игрой на разных музыкальных инструментах, и любая фальшивая нота вызывала в Ленхатепе раздражение. (А голос Любият оказался на редкость неприятным: будто она постоянно фальшивила.) Ленхатеп не мог выносить долго тех звуков, что издавала нареченная в суженые девушка, и убегал в другую комнату под любым предлогом.

  Кроме того, оказалось, что и воспитанием Любият не блещет, приличным манерам она, видимо, не была обучена. Эта юная дива хохотала в голос, никого не стесняясь, не обращая внимания на присутствующих, какого бы положения они ни были, хлопала в ладоши, задирала ноги, т. е. была крайне нескромна.

Любият всем и вся громко объявляла, что она дочь высокого вельможи, что она, вне всякого сомнения, очень красива и талантлива, и