с любопытством, выглянули еще какие-то молодые юноши и девушки, все, как заученно, улыбались, и каждый подошел поздороваться. Гостям предложили сесть за стол, где лежали стопки брошюр. Сев, Сингапур с любопытством осматривал стены комнаты, где, буквально, везде был портрет какого-то добродушного старика корейца. Он был на больших круглых настенных часах, он был выткан на декоративном коврике, висевшем над дверью, он был написан маслом на холсте, обрамленном в дорогой золотистый багет. Не было свободного места, с которого не наблюдал бы за тобой этот милый улыбчивый старичок в строгом синем костюме и при галстуке. На некоторых фотографиях он был под ручку с не менее милой старушкой-кореянкой. Были плакаты, где старичка окружали счастливые дети; были — где счастливые зверушки: оленята, кролики, котята, были, где и счастливые детишки, и счастливые оленята с кроликами.

— Предвыборный штаб какой-то, — чуть слышно, невольно произнес Сингапур.

— Что? — переспросил улыбчивый Валера.

— Да так… не создай себе кумира. Впрочем, — Сингапур возвысил голос, — это не существенно. Давайте сразу к делу.

— А что вас интересует, что привело вас к нам? — спросил Валера, поправляя, и так хорошо сидевший на нем, костюм.

— Желание знать истину, — ответил ему Сингапур, невольно глянув на старичка. — Впрочем, Лиза сказала, что здесь мне расскажут, что ваша вера истинная и объяснят, чем она истиннее остальных вероисповеданий.

— Ну да, — оживилась Лиза, — вы хотели послушать лекцию, — она уселась напротив Сингапура, положила возле него огромный цветной альбом, оглянулась.

— Ну давайте вашу лекцию, — смиренно вздохнул Сингапур.

— Ну вот, — с облегчением человека, оказавшегося, наконец, под защитой родных стен, заметно осмелев, произнесла Лиза и величественно открыла перед ним первую страницу, с которой улыбался все тот же благонравный старичок в синем костюме и под ручку всё с той же благообразной старушкой. — Это преподобный Мун и его супруга, — представила Лиза старичков.

— У него четырнадцать детей и шестьдесят два внука, — умиленно вставила какая-то девушка в сарафане, стоявшая в дверях одной из комнат.

— Вы наверняка знаете журнал «Нью-Йорк таймс», — продолжала Лиза. — Так вот, этот журнал издается при содействии церкви «Объединения» и преподобного Муна, и…

— Так, стоп, — прервал ее Сингапур. Данил напрягся. — Мы, по-моему, не за этим сюда пришли. Вы мне собирались объяснить преимущества вашей религии перед остальными, а слушать житие преподобного… Давайте сразу к главному, — он загнул мизинец, — Во-первых: по вашему, ваша вера лучше — что вы отрицаете, как сказала Лиза, общепринятые символы — как крест, иконы, свечи и прочее, и радеете за нравственность и целостность семьи — это второе. Всё это замечательно — с нравственностью не поспоришь. Но, надеюсь, это не предел?

— Если вам действительно это интересно, — недоверчиво, но, всё еще улыбаясь, произнес Валера. — Если вы находитесь в поиске истины, то я могу вам помочь.

— Конечно, — серьезно кивнул Сингапур, добавив, — мне крайне интересно понять вашу веру.

Все еще настороженно, то и дело оправляя свой с иголочки костюм, Валера спросил:

— Вы верующий человек?

— Вера слепа, — отвечал Сингапур сдержанно. — Как я могу довериться какому-то Богу, когда даже не уверен, есть ли он вообще, — нетрудно было заметить по тону, что Сингапур провокатор: уж очень хорошо Данил знал его манеру вести дискуссию; и теперь, незаметно трогая, примеряя в ладони, горлышки бутылок, стоявших на полу в пакете (готовый использовать их как оружие), он был готов ко всему.

— Наша вера не слепа, — значительно улыбнувшись, произнес Валера.

— О как. И? — Сингапур скрестил на груди руки и со вниманием откинулся на спинку стула.

— Православие и прочие религии, — всё свободнее продолжал Валера, — призывают слепо верить в Бога, делая из человека покорного безответного недочеловека.

— Так, так, — нетерпеливо закивал Сингапур.

— Мы же учим человека быть свободным, и в первую очередь — от предрассудков. Православие пугает всех, изображая Христа мучеником — оно пугает человека крестом, крест есть символ страдания. Но человек рожден для радости. Рожден быть свободным. Он вправе выбирать свой путь. Православие же призывает человека поститься — морить себя голодом; во всем оно подчиняет человека себе. Но человек вправе выбирать свой путь и свою веру. Православие лишает его этой свободы — еще в младенчестве, совершив над ним обряд крещения, уже в детстве надевая на него крест, что бы он знал, что рожден для страдания — нести свой крест. Оно лишает человека радости и свободы. Мы освобождаем человека от этой кабалы — от чувства вины. Мы объясняем ему, что он рожден для счастья. Мы рассказываем ему о нашей вере, и он понимает, не слепо верит на слово, а понимает разумом, что наша вера — истинная.

— Вы что, можете мне разумно (может — даже логически?) доказать вашу веру? — Валера кивнул. — Вы можете логически объяснить мне, почему я должен верить? — Валера кивнул. Странно посмотрев на него, Сингапур еще раз оглядел стены с портретами, обернулся к Лизе, уверенно смотревшей на него, даже на Данилу глянул, так, точно у всех хотел убедиться, не послышалось ли ему. — Вера может быть логической? Наличие Бога можно доказать как теорему? — спросил он так тихо, точно боясь, что не дай Бог кто услышит и праведным громом, по башке ему. Он, даже весь как-то сжался, задавая этот вопрос.

— Совершенно верно, — не моргнув ответил Валера, — я могу логически доказать вам наличие Бога.

— Вы и истину знаете?

— Знаем.

— И любовь можете объяснить — логически?

— Можем.

— Вот это полный… перфект, — еле сдержавшись, что б не выругаться, восхищенно прошептал Сингапур Данилу, напряженно наблюдавшего за всем этим диалогом. — Даня, расслабься, счас истину узнаем! — хлопнул он его по колену.

— Я согласен, — заявил Сингапур Валере. — Только с одним условием: раз логически, то исключительно факты. А факты, как говорил старина Воланд, самая упрямая в мире вещь. Приступим?

— Да, — кивнул Валера. — Предлагаю пройти в нашу комнату для лекций, там есть доска и там мне удобнее будет вам приводить доказательства.

— Ты сам прочитаешь им лекцию? — уже даже ревниво напомнила о себе Лиза.

— Можешь и сама…

— Нет, у тебя это лучше получится, а я просто поприсутствую и сама послушаю, — довольная, с видным уважением, как к старшему, позволила ему Лиза, невольно бросив победоносный взгляд на Сингапура.

— А так, как говориться, по-домашнему, тем более мы и обувь сняли… А то, знаете, от одного слова «лекция» меня, как-то воротит. Сразу на ум приходит сессия, экзамены, зачеты. Нельзя ли попроще?

— Попроще нельзя. Вы же сами сказали — «как теорема». На доске мне доступнее будет приводить вам доказательства.

— Ну ладно, — пожал плечами Сингапур.

И они прошли в комнату, оклеенную