рассматривая. Это был самый счастливый день в жизни Антония.

Мама в спортивной курточке подошла к двери. Антоний опустил стекло.

— Что у вас есть за полторы штуки?

— Эй, за полторы! — крикнула мама в темноту.

Темнота зашевелилась.

— Да улыбнитесь хоть! Как мухи сонные. (Был пятый час ночи.)

На клич в свет фар выступили трое: две шмакодявки в мини явно с примесью восточной крови и нескладная длинная россиянка в фиолетовых брюках с блестками. Антоний на минуту задумался.

— Вот эта, слева, смотри, — нахваливала товар мама, — очень пикантная, обычно за две штуки ездит, Танюша, распахнись.

Танюша улыбнулась через силу, распахнула куртку, выпятив вздыбленную жестким бюстгальтером грудь. Антоний зевнул…

— Нет?

— Нет.

— За две будете смотреть?

— Давай, — зевнул молодой человек.

Девушки за две покинули левый фланг шеренги и подставили свои молодые тела под лучи автобуса. Антонию надоело торговаться, и он выбрал среднюю. Девушка села рядом с Антоном, мама отсчитала сдачу, и они покатили к центру.

— Как зовут? — расспрашивал вяло Антоний, чтоб не заснуть за рулем.

— Элина.

— А на самом деле?

— Нет, правда.

— Как насчет анального секса?

— Останови, я выйду!

— Да ладно, не парься. Мне по фигу.

— Куда мы едем?

— Ко мне.

— Далеко это?

Жил Антоний в Лялином переулке, в огромной заваленной хламом квартире одного из тысячи своих приятелей. Рухлядь, которую можно было бы назвать антиквариатом, когда б она не была рухлядью, соседствовала с дорогой, но в основном не работающей музыкальной техникой, одежда валялась прямо на полу на некогда шикарном ковре, чей ворс был безнадежно испорчен пятнами какой-то ядовитой дряни. В углу лежали две подушки и одеяло без пододеяльника, кровати не было.

По словам Элины, было ей девятнадцать лет, приехала она полгода назад из Одессы и высылала деньги маме.

Антоний не торопился удовлетворять свою страсть. Он вообще никогда не торопился. Он предложил гостье расположиться на кухне.

— Чаю зеленого хочешь?

— Нет.

— Как хочешь. Ганджи хочешь?

— Нет!

— Как хочешь. А я покурю.

Элина явно чувствовала себя не в своей тарелке.

— Водки нет у тебя? Для храбрости.

Молодой человек налил себе и девушке по полстакана.

Покурив, выпив и поболтав о жизни, Антон отвел Элину в маленькую комнату, где все-таки оказалась застеленная кровать. Половой акт шел гладко, как по маслу, Элина уже вошла в роль и перестала нервничать. Мужчина, казалось, был доволен, приговаривал что-то грубо ободряющее, однако никак не мог кончить, стал ругать ее за непрофессионализм, грозился пожаловаться начальству, в результате Элина опять разнервничалась. Антоний, которому так и не удалось кончить, снял презерватив, сказал: «да ладно тебе, не парься», выпил на кухне пива, вернулся и тут же уснул.

Элина хотела по-тихому уехать, но вспомнила, что на такси у нее нет денег, что в таком виде ее заберет первый же мент, которого придется ублажать, да еще и бесплатно, так что прислонилась к юноше и тоже заснула.

Утром, которое для Антония начиналось часа в два дня, было солнечным и тихим. Он сварил два кофе. Раковина была завалена горой тарелок, которую он предложил Элине помыть. Она с возмущением отказалась.

— Ну чо, хорошо в Москве? — спросил Антон, отхлебывая кофеек.

— А чего хорошего? Грязно, черных полно. Одесса в сто раз красивей. Ты не поверишь, но я просто ненавижу свою работу. Вот точка раскрутится немного, заработаю и поеду домой.

— А чо? Интересная профессия, по-моему, — искренне удивился Антон, забивая новый косяк. — Все время общаешься с новыми людьми, секс, все такое. Э-э… Знаешь что… — Ему вдруг захотелось трахаться, но он вовремя вспомнил, что презервативов больше нет, а идти за ними к метро было лень.

— Что? — настороженно спросила девушка.

— Да так, ничего. Подумал, какая же ты бестолочь.

Элина поджала губки. Она уже не боялась, что клиент нажалуется на нее начальству, но ей было стыдно, что она показала себя не с лучшей стороны в профессиональном смысле.

— А это что? Это «сноуборд» называется?

К стенке прислонены два сноуборда. Один разрисован пестрыми картинками, какие-то языки пламени, яркие буквы, другой белый, картинок нет почти, только замысловато выписанная буква А на носу. На стене висит плакат, на нем белоснежные вершины, на их фоне юноши и девушки на досках и надпись Dombai Snowboard Camp 1998.

— Ага, сноуборд. Поехали?

— Щас. Вот прям взяла и поехала. А трудно на этой штуке кататься?

— Не-а. У тебя получится, я чувствую. А чо, правда, поехали. Побросаем шмотки в автобус и вперед. На вторые сутки мы там.

— Ага.

— Нет, правда, чо тебе здесь? Ну, работа. Работа не волк, особенно твоя. Ну а начальство, это понятно, у меня тоже начальство строгое. А мы пошлем всех на хер и поедем кататься, заодно потрахаемся, я тебя научу, не ссы. И на доске тоже. Денег я нарою, не вопрос, комбинезон, очки, бипер, ганджички, ясен пень. Класс!

— Ты чо, придурок? Дай денег на тачку, я домой поеду.

* * *

В поселке Домбай сутолока, музыка, праздничная суета. В громкоговоритель объявляют программу третьего дня Dombai Snowboard Camp 1999. У фуникулера толпа крутых сноубордистов в широченных штанах. У кого на голове шлем, у кого панковский ирокез, у кого ирокез прямо на шлеме. Лямки от брюк болтаются на заднице. Переговариваются по рации с теми, кто наверху. Тепло, жарит солнце, под ногами ручьи. Немногочисленные об эту пору горнолыжники чувствуют себя лишними на этом празднике жизни. Повсюду звучат сладкозвучные «фрирайд», «бэккантри», «хелиски», «бигэйр» и загадочный «джиббинг», готовятся к демонстрационным заездам «страйк-райда». Антон и Эвелина разгружают перед гостиницей Домбай серый от грязи автобус.

На второй день Элина уже освоилась и чувствует себя куда более уверенно. Снег есть только на верхней очереди. Она сползает «бульдозером» и уже кое-как поворачивает на уцелевшем снежном языке перед гостиницей. Будучи некогда перворазрядницей по спортивной гимнастике, она управляет снарядом не хуже некоторых