ток-шоу. Меня развлекает это занятие. Я почти не знаю ничего по-шведски, но когда внимательно вслушиваешься, вдруг начинаешь понимать сначала два-три слова, потом отдельные фразы, и начинает казаться, что еще немного — и ты начнешь понимать (этого никогда не произойдет). Евгенич, между прочим, за полгода худо-бедно научился по-шведски: он может объясниться с продавцом в супермаркете, отбрехаться от мента, выведать, какая пивная закрывается последней. Он телевизор не смотрит. У него другое хобби, которое может вывести из себя мужчину с самыми крепкими нервами. Предается он ему на кухне. На плиту ставится полупустой красный чайник со свистком-дудочкой, но не произвольным образом, а так, чтобы дудочка смотрела в сторону кухонного столика. Чайник начинает свистеть и свистит до тех пор, пока дудочка не выстреливается на полиэтиленовую скатерть. Это и есть вид спорта, которым этот ненормальный увлечен. То ли он испытывает терпение соседей-шведов, ждет, когда какой-нибудь Йенсен придет бить ему морду или вызовет (что вероятней) полицию. То ли он не выносит тишину (так оно и есть), и ему просто необходимо заполнить ночные паузы звуками, чем более дикими — тем лучше. Точно, что это занятие захватывает его, свисточки вытаскивают на поверхность какие-то картины из прошлой жизни, наверно. Что-то он вспоминает, о чем-то думает: если за ним наблюдать незаметно, он то посмеивается в усы, то глаза его вдруг остекленеют и начнут сочиться влагой. Но тут чайник выстреливает, Евгенич засекает место приземления и ставит обгрызанным фломастером черточку на скатерти. Кого-то, я допускаю, это зрелище и позабавило бы, меня оно обычно приводит в бешенство.

На этот раз я не стал ждать, когда он закончит (это может длиться от пяти минут до часа). Подойдя к столу, я демонстративно сунул руки в карманы, небрежно, а на самом деле предельно внимательно наблюдая за процессом кипения. Евгенич переводил взгляд с меня на чайник с некоторым беспокойством. Шум пузырьков сменился тихим свистом, потом громким. Я был готов, он — нет. Чайник выстрелил серебряной дудочкой. Я выдернул руку из кармана и поймал раскаленный снаряд на лету. Потом спокойно поставил ее на середину стола и сказал: «все, закончили, спать!»

РЕЗНИК

Как же я ненавижу свою «работу»!

Работаю я обычно стоя. Ноги и руки «клиента» прикручены скотчем к стулу с высокой спинкой. Вид жалкий: белая рубашка забрызгана кровью и соплями, галстук на утлой груди съехал набок. Это финансовый директор одной фирмы (так, ничего особенного, средний бизнес). Сейчас он уже наполовину панк.

Я делаю из них панков. Это наше ноу-хау. Слева от клиента, на треножничке — этюдник с раскрытой крышкой. В 90-е с таких продавали всякую мелочь на блошиных рынках. У меня там набор для пирсинга. Чего там только нет! Шипы и брошки всех мастей и фасонов. Закупал и брал уроки у профессионалов. Уйду на покой, будет чем заняться. Но покой мне не грозит, я думаю.

Ассистент Лёня спрашивает меня глазами: что дальше? Клиент затих. Будто задремал. Левая половина башки у него лысая. Жиденькие волосенки на правой я взъерошил, обильно смазал гелем и полил зеленой краской. Лысая половина запачкана розовым — это я когда тупыми ножницами орудовал, за кожу задевал. Нарочно.

В комнату заходит Шеф. Молча раскрывает крышечку телефона и показывает на время. Я молча киваю, и он уходит, недовольно вертя шеей. Я и так знаю, что время поджимает. Но нельзя, ни в коем случае нельзя дать это почувствовать Клиенту.

Он должен выпасть из времени. Поселиться в бесконечности страдания. В аду. И выход из ада один: адресок. Всего лишь адресок.

— Адрес! — Я трогаю пальцами его гладковыбритый подбородок.

Молчит. Глаза тухлого судака.

Идея использовать пирсинг для работы сначала показалась мне дикой. Но ход, согласитесь, офигенный, «а что я? ничего, вот, попросил тут товарищ пирсинг ему сделать, сделал, уж как умел». Это Шеф придумал. Вообще-то он гений. Но поменьше бы таких гениев. По вечерам я еще и тату осваиваю.

— Щеку.

Лёня кивает. Вдвоем мы раскрываем Клиенту челюсть, надавливая на мышцы. Лёня зажимает язык, другой рукой прикрывая ему рот. Я шилом (обычным шилом!) прокалываю щеку. Мычит, пытается вертеть головой. На рубашечке появляется новое пятно. Не торопясь выбираю бирюльку покрасивей.

— Как тебе вот эта? — Мычит.

— Признайся, ты же всегда мечтал стать панком. Выломиться из реальности, выпрыгнуть из колеи. Что? Нет? Да мечтал наверняка. Считай, что тебе выпало такое маленькое приключение. Смертельно опасное приключение!

Я стараюсь говорить непринужденно, но на самом деле я очень, очень неспокоен. Если до 19:00 мы не уложимся, придется уходить. Я не получу денег, но это еще не все неприятности, которые мне грозят. Шеф строгий. Могу вообще потерять работу, это самое страшное.

Я зарабатываю деньги. Мне нужно много денег. На операцию дочери.

— Не торопись, — это я Лёне, — спешка хороша при ловле блох. А мы делаем качественную работу. Главное, чтобы Клиент остался доволен.

Лёня прыскает. Я держусь уверенно, голос ровный. Это профессиональное. Или мне кажется? И Клиент видит, что я нервничаю? Работа поганая, но она требует умения, если не таланта. Дознаватель ведь и психолог, и медик в одном лице. В моем — еще и пирсер, резник.

Работаю и насвистываю. Как в кино.

Полюбил кино. Мои любимые — «Брат-2» и «Странные игры» Хайеке. Если честно, раньше я кино за искусство не считал. Вот книги — это да. Достоевский. Платонов. А кино — так. Я ошибался. Теперь у меня огромная видеотека. DVD, кассеты в коробочках. Мне это для работы. «Бешеных псов» Тарантино я смотрел раз двадцать, отдельные эпизоды наизусть знаю. Ну и втянулся. Кино сильная штука.

— Ким Ки Дука смотрел? «Любовное настроение» как тебе?

Молчит. Даже не мычит уже. Ничего он не видел. Сидел, уткнувшись в PowerPoint-презентации.

— Да, забыл спросить о ребрендинге. А, черт, ты же не маркетолог, ты у нас финансист. Прости. Ничего, что я на ты? Что такое «дериватив»? Только не говори «инструмент». Это слишком общее понятие, вон у меня целая коробка инструментов. Видел?

Еще полюбил аниме. Сначала думал: примитив. Смотрел, чтоб к кровище привыкнуть (хотя разве к ней привыкнешь?). Это