Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рыдания Ришоны только усилились.
— Но ты должен научить меня! — настаивала она. — Так мне сказали Говорящие! Это должен быть ты, иначе я никогда…
Она остановилась, широко раскрыв глаза, и зажала рот руками.
Холод поселился в сердце Мехнеса. Это была ересь, худшее из возможных преступлений, когда ребенок утверждал, что может слышать Говорящих. Сырнте не получали дара видения до тринадцати лет, когда избранные очищались от всех теней горячим дыханием Сефиры. Детей, которые лгали о таких вещах, удаляли из этой жизни и приносили в жертву голодной богине Микате, чтобы она могла научить их послушанию в потустороннем мире.
Ришона знала это и с ужасом смотрела на дядю.
— Я не это имела в виду, — прошептала она. — Это были вовсе не они.
Мехнес сжал маленькие ладошки племянницы, отметив, что они ледяные.
— Расскажи мне, что они сказали, Ришона. Я обещаю, что никому не раскрою твою тайну.
Она сглотнула, глядя настороженно, но нуждаясь в его соучастии и защите. Это был первый раз, вспомнил он теперь, когда нежный изгиб ее лица тронул его сердце.
— Они сказали, что я отомщу за мать и отца и стану королевой двух королевств. Но ничего из этого не произойдет, если ты не обучишь меня.
Ришона была непослушным ребенком, но она не была склонна ко лжи. Мехнес услышал убеждение в ее голосе и понял, что она говорит правду. В тот же день он отвел ее в атриум и вложил ей в руку деревянный меч.
Семь лет он учил ее, до утра ее тринадцатого года, после возвращения Мехнеса из похода на восток. Он заметил цветение фигуры Ришоны, пьянящий запах ее пота, то, как она краснела во время уроков, когда он стоял рядом.
Сделав паузу в их игре на мечах, Мехнес послал Ришону со своими служанками, чтобы они омылись и надушились. После этого они доставили ее в его покои, где он научил ее отношениям мужчины с женщиной.
Похоронная процессия Джотури-Нура остановилась, прервав некоторые из наиболее приятных воспоминаний Мехнеса, к его большому раздражению.
Священник и его помощники ждали в развевающихся белых одеждах на ступенях новой гробницы. По обеим сторонам входа с больших медных пластин, установленных на каменных пьедесталах, поднимался дым травы мара’луни.
Пробормотав длинное заклинание, лысеющий жрец призвал Джотури-Нура к месту его последнего упокоения. Саркофаг старика понесли вверх по крутым ступеням, за ним последовали его верные жены и несчастная девственница Наптари. Затем слуги, выбранные для их сопровождения, были приведены вперед. Все члены вечного дома Джотури-Нура исчезли в темной дыре склепа.
Время тянулось. Безжалостное солнце плыло над головой. Пот стекал по спине Мехнеса и увлажнял его шелковую одежду. Его мысли снова блуждали, на этот раз к Мойсехену.
Он представил себе карту королевства: Пустоши Фэрнворта на северо-западе, цитадель Королевского города, богатая провинция Селкинсен с недавно приобретенным портом Линфельн на юге. На восточной границе находились Селен и Моэн, а также горы и леса, которые придавали текстуру их ландшафту. На этом изображении чернилами на пергаменте были наслоены бесчисленные мельчайшие детали, которыми поделилась с ним Ришона, расположение небольших оврагов и второстепенных перевалов, мест, где открытые равнины были усеяны тихими лесами, деревушками и небольшими городками, которые писари не удосужились нарисовать.
Три года тому назад Мехнес взглянул на эту богатую землю из-за широких просторов реки Фурмы, прибыв на западную границу Мойсехена, чтобы доставить выкуп за Ришону. Его караван обогнул Параменские горы и пересек Антарию. Они наняли корабли, чтобы переправиться через Рабельнское море и проникнуть в первобытное царство Рёнфин. Даже сейчас вкус территории Короля-Мага задержался на языке Мехнеса: плодородные поля и густые леса, железные холмы и драгоценные камни, постоянные реки связанной с землей магии.
«Королевство, которое жаждет завоеваний».
Наконец, жрец вышел из гробницы и приказал запечатать дверь. Он издал долгий воющий крик, воздев обе руки к Ришоне. Рядом со слоном были расположены ступеньки, и племянница Мехнеса спустилась со своего насеста. Элегантными шагами она подошла к могиле деда, расправив плечи и высоко подняв голову.
Священник принял Ришону, снял с нее маску и представил ее народу. Когда она обеими руками подняла ятаган Сан’иломан, все собравшиеся подняли громкий рев, вызвав у Мехнеса улыбку удовлетворения. Джотури-Нур был мертв, но Сан'иломан жила среди них. Женщина. Принцесса-воин, созданная им самим.
Они остались на ночь в Урк-Намахане. Лагеря разных домов раскинулись мерцающим ковром огня за стенами мертвого города. В храме был устроен пир, на котором присутствовали сыновья Джотури-Нура и их ближайшие родственники. Ришона сидела на троне из слоновой кости во главе зала, с прямой спиной и царственным выражением лица, ее стол был накрыт лепешками, мясом с приправами и свежими фруктами. Еда и вино текли в изобилии. Музыканты, подобранные Мехнесом, наполнили зал песнями и мелодиями. Люди ели и пили, вели веселую беседу.
Когда прибыли танцовщицы, гибкие девушки, закутанные в полупрозрачные вуали, Мехнес взял в руку чашу и беспокойно зашагал по залу, зорким и трезвым взглядом наблюдая за пьяным разгулом.
Выжившие отпрыски Менары, всего трое, сидели ближе всего к Сан'иломан. Прожорливые мужчины, теперь они были толстыми и бесполезными с возрастом. Будучи старшими сыновьями Джотури-Нура, они все же могли вызвать волнения по поводу обстоятельств наследства Ришоны. Мехнес дал им месяц, прежде чем яд его племянницы проникнет в их дома.
Другие братья будут менее склонны противостоять ей, по крайней мере, на данный момент. Двое сыновей третьей жены Джотури не имели большого политического веса среди Сырнте. Родившиеся от Второй жены Ландры, в том числе Мехнес и Паолус-Нур, уважали Ришону, увидев ее страсть к оружию в те годы, когда она тренировалась с Мехнесом. Она заслужила их восхищение так, как не смогла бы ни одна другая женщина. Хотя Мехнес знал, что простого восхищения недостаточно, чтобы удержать ее на троне.
— Родной брат, — рядом с Мехнесом появился Паолус-Нур и положил руку ему на плечо. — Почему у тебя такое хмурое выражение лица?
Мехнес хмыкнул и кивнул в сторону светловолосого мужчины, игравшего на цимбалах.
— Этот новый музыкант небрежен. Его инструмент плохо настроен, и он отклоняется от ритма.
Паолус-Нур пожал плечами.
— Никто не заметит с вином, которое мы выпили.
— Я заметил.
— Тогда уволь его.
— И уволю. Самым бесцеремонным образом.
Паолус-Нур рассмеялся.
— Ты никогда не колеблешься, избавляясь