— Немалые деньги.

С головой качнулся вагон, и Василе зажмурился, а, когда снова открыл глаза, увидел напротив бородатого и горбоносого мужчину. Незнакомец, закинув ногу на ногу, что-то размашисто чёркал на дощечке. Замфир тоже закинул ногу на ногу. Мужчина сразу ткнул в его сторону карандашом и сказал что-то непонятное. ё

— Он говорит: "Очень хорошо, так и сиди!" — перевёл на французский Сабуров.

Замфир так и сидел. Перед тем, как глаза снова закрылись, он подумал, что надо будет обязательно сказать другу Костелу, что культурные парижане, когда говорят "trés bien" не рычат по-тигриному.

Потом он висел в мясном ряду на площади Обор. Стальной крюк тянул ребро. Промороженное тело не чувствовало боли, только стоял вкус металла на языке и щекотали оттаивающую кожу капли талой воды. К прилавку подошёл господин интендант с напомаженным адъютантом. Ткнул в Василе толстым пальцем в коричневой замше.

— Этот сколько?

Замфир хотел вытянуться по стойке смирно и отдать честь, но руки и ноги не слушались. Тогда он попытался вспомнить, должно ли отдавать честь старшему по званию, вися на крюке в неглиже, однако в уставе, который он знал наизусть, об этом не было ни слова.

— Пятнадцать рублей. Исключительно для Вашего Благородия, — услышал Василе голос Сабурова.

Господин интендант брезгливо поджал пухлую губу.

— В леях, будьте любезны, вы в королевстве Румыния, а не на одесском привозе!

— Извольте, Ваше Благородие. Тысяча пятьсот румынских леев.

— Помилуйте, за что такие деньги? Одни кожа да кости… Да, пардон… — Интендант шевельнул ноздрями. — Дерьмо.

— Ну вы-то, Ваше Благородие, должны в мясе разбираться! Извольте видеть: филей постный, с тончайшими жировыми прослойками. — Сабуров бесцеремонно развернул Замфира и хлопнул по ягодице. — Диетический продукт! — провозгласил поручик. — Идеально подходит для послеоперационного ухода раненных солдат, — он понизил голос и доверительно добавил: — а также весьма полезен господам и дамам, блюдущим фигуру.

— Поучи меня мясо выбирать! — пробурчал под нос интендант. — За тысячу триста заберу всю тушу. — Он повернулся к адъютанту: — Эту сразу в Добруджу, в госпиталь.

Замфир, покачиваясь, медленно поворачивался обратно к интенданту. По обе стороны от него в полумрак зала уходили бесконечные ряды туш, таких же как он, — молодых и не очень, худых, мускулистых, пузатых, дряблых, бледных и загорелых, высоких и низких, покрытых инеем и сочащихся влагой. Некоторые лица казались знакомыми.

Сабуров обхватил Замфира и сдёрнул с крюка, и он впервые увидел поручика. Русые волосы того, обыкновенно взъерошенные, были расчёсаны на прямой пробор и щедро умащены бриллиантином, на щеках краснели свекольные круги, как у водевильного русского приказчика. Поверх засаленной рубахи с подкатанными рукавами он напялил длинный брезентовый фартук, щедро измазанный кровью.

— Ты, Вась, не бойся! — шепнул ему Сабуров. — Страшно только, если голова есть, а это мы сейчас исправим. — Поручик достал из-за спины тесак и подмигнул Замфиру. — Разделывать будем, Ваше Благородие?

— Нет-нет, не надо! — поспешно ответил интендант. — Хотя… Говорите, диетическое? Отрежьте голяшки отдельно, домой заберу.

— Прости, друг мой, но что поделать? — пожал плечами Сабуров. — Кого-то — в бой, кого-то — в гуляш. Всё для победы! Се ля ви.

Поручик, примеряясь, приложил тесак к босым ногам Замфира. От лезвия исходил невыносимый холод.

Василе проснулся, босой и замёрзший, под наброшенным кителем. Рука, неуклюже завёрнутая под бок, онемела. Он подтянул к носу колени, пытаясь спрятать озябшие ноги под слишком короткую форменную куртку.

Перед носом свисала складками бархатная скатерть, цветом точь-в-точь — оконные портьеры в его комнате дома. Ему бы очень хотелось, чтобы за плотной тканью оказалась залитая солнцем улица Херэстрэу, но там была ножка стола и чёрные краги поручика.

Замфир с трудом оторвал щёку, прилипшую к коже дивана. Окно запотело, за ним угадывалось голубое небо. Где-то с другой стороны поезда переговаривались сербы. Кто-то храпел в дальнем конце вагона, и по сочному басу, богатому обертонами, Замфир решил, что это певучий отец Деян.

Он спустил ноги. Стол был убран, скатерть аккуратно разглажена. На вешалке висел чёрный мундир поручика. Всплыли обрывки ночных разговоров, его признание этому русскому в собственной слабости. Замфир зажмурился и тихо застонал. Сейчас, как никогда, ему хотелось отмотать время назад и послать поручика с его приглашением к чёрту. Сабуров говорил про великие открытия, которые Замфир не совершит. Что ж, машина времени господина Уэллса сейчас была бы кстати.

Рукомойник в туалетной комнате оказался совершенно пустым. Василе, стараясь не трясти головой, обулся и вылез наружу. Воинский эшелон был слишком длинным для куцей платформы "Казаклия", и сублейтенант спрыгнул в мокрую от росы траву. Во дворе стрелочника зашёлся в яростном лае его пустобрех. У калитки Замфир увидел Сабурова в белой рубахе и с полотенцем на плече. Маковей стоял у конюшни, дверь в дом была приоткрыта, и Василе мог поспорить, что в темноте прихожей прячется любопытная Виорика. После недолгой пантомимы Маковей понял, что нужно этому незнакомому офицеру и махнул рукой на угол дома, за которым стоит рукомойник.

Замфир припустил вдогонку. Когда влетел в калитку, поручик уже скрылся за углом. Маковей окинул жильца ехидным взглядом.

— О-о-о, господин сублейтенант! Видок у вас — в гроб краше кладут. Всю ночь вагоны пересчитывали?

Замфир не ответил. Торопливым шагом, поглядывая на приоткрытую дверь, он прошёл к рукомойнику.

Сабуров, голый по пояс, намыливал мускулистый торс его, Замфира, жидким мылом. Серый обмылок Сырбу лежал на краю, сухой и растрескавшийся. На глазах у сублейтенанта поручик вылил в ладонь большую порцию густой белой массы и начал втирать её в волосы.

— О, Вась, доброе утро! — сказал он весело, как только заметил Замфира. — Раз ты тут, можешь воды набрать и на спину полить?

Василе молча взял кувшин и пошёл к колодцу. Он лил понемногу студёную воду на фыркающего и взрыкивающего Сабурова, белая пена размывалась, стекала на землю, оседала тающими хлопьями на траве, и с каждым наклоном кувшин казался тяжелей.

— Кондуктор, шельма, воду не набрал. Артиллеристы его вчера напоили до положения риз… Сильно напоили. Ну начальник поезда ему сегодня устроит!

Поручик выпрямился, вытираясь полотенцем и посмотрел на Замфира.

— А ты, брат, чего такой бледный? Коньяк хороший, да и выпил ты вчера совсем немного. Давай-ка, взбодрись. Скидывай рубаху, я сейчас воды принесу.

— Поручик! — остановил его Замфир. Обливаться холодной водой, тем более при Сабурове, ему не хотелось. Он бросил ревнивый взгляд на изрядно опустевший флакон. — Должен признаться, обычно я не употребляю алкоголь. Прошлой ночью, в опьянении, я мог наговорить глупостей, прошу меня простить и не принимать мои слова серьёзно.

— Ну-у,