телеграфировали про санитарный эшелон, следующий с фронта в Чадыр-Лунгу без остановки.

Сублейтенант не хотел встречаться ни с радушными сербами, ни с русским поручиком. Он сразу забрал влево, к голове поезда и быстрым шагом, не глядя на окна, проскочил мимо синего вагона первого класса. Двое железнодорожников, чёрные, как черти, ковырялись в башенке на округлой крыше парового котла. Под вспышками паяльной лампы загорались и гасли злые, измазанные сажей лица.

На поле за насыпью горели костры, их бледные дымы столбами уходили в тёмное небо. Гул сотен голосов тонул в стрёкоте цикад. Перед большой пылающей поленницей, выставив локти, в рядок ходили в странном танце сербы. Их чёрные силуэты на огненном фоне напомнили Василе гирлянды из человечков. Маленьким он вырезал их ножницами из цветной бумаги для новогодней ёлки.

В папином кабинете, в запахе старых книг и полироли, на тёплом от пылающего камина полу, он складывал полоски бумаги в гармошку и, высунув от старания кончик языка, вырезал человечка: голову, ноги, руки, сцепленные в хороводе. Когда работа была закончена, Василикэ раскладывал гирлянду и придирчиво рассматривал её на просвет, и тогда тёмные человечки плясали в его руках, а в промежутках между ними пылал огонь, и такой же огонь отражался в очках отца, когда он с нежностью смотрел на вихрастую макушку сына. Василе чувствовал его взгляд. Он купался в любви, он был уверен, что любовь — это то, что должно окружать каждого человека, кутать в вату его уязвимое тело от рождения до смерти. Только это и правильно, а злость, ненависть, убийство, война — противоречат людской природе. Он опустил взгляд — его руки в коричневых перчатках дрожали. Ему тут не место. Он должен быть там, в просторной квартире отца, в его кабинете, на полу у горящего камина. То, что он стоит в гагаузской степи, считает вагоны и смотрит, как веселятся приговорённые к смерти и увечьям солдаты — недоразумение. Это какая-то чудовищная ошибка.

Вдали загудел паровозный гудок. Бледное пятно американского фонаря потускнело, когда локомотив нырнул в распадок, и снова засияло, всё ярче и больше, пока не бросилось рывком вперёд, слепя глаза в истеричном свисте пара, лязге мечущихся шатунов, банном запахе прогорающего угля. Замфир, отшатнувшись, в панике пересчитывал пробегающие мимо вагоны. Он старался не отвлекаться на фигуры раненных с задранными от костылей плечами в окнах, проносящихся мимо, из военного кошмара в больничный покой госпиталя. Двенадцать санитарных вагонов, два обслуги и четыре товарных — проставил он в нужных графах каллиграфическим почерком.

Сербы сзади палили в воздух и кричали ура, приветствуя братьев по оружию. Унтера бегали между ними и гортанно выкрикивали команды, но их никто не слушал. А, только поезд скрылся вдали, и сублейтенант убрал бланк в планшет, за его спиной снова запели, захлопали в ладоши.

Василе не мог взять в толк: почему они не думали постоянно о тоннах смертоносного железа, готового вонзиться в их тела, о бесконечных рядах могил на военных кладбищах? Каждый из них имел что-то важнее собственной смерти. Это роднило воинов на гагаузском поле, которых завтра увезут на фронт и воинов в санитарном поезде, а Замфир был чужим и тем, и тем, потому что не было во всём мире ничего ценнее его жизни. Он побрёл домой, торопиться не хотелось. Жизнь в сербах не умещалась в телах, рвалась на волю, брызгая торопливым весельем, а в Василе её было не больше, чем жидкого мыла во флаконе на рукомойнике. Приходится беречь.

Недалеко от калитки его нагнали торопливые шаги.

— Лейтенант, рад вас видеть, — сказал поручик Сабуров и добавил, понизив голос. — Есть у меня к вам одно дельце деликатного характера.

Он доверительно взял сублейтенанта за локоть.

— Скажите, друг мой, а нет ли тут поблизости увеселительных заведений? Или, может, барышень помоложе знаете? Последняя ночка мирной жизни случайно выпала, жалко терять. И купе у меня свободное.

— Помилуйте, поручик, вы это село на карте видели? Какие тут увеселительные заведения?

Сублейтенант попытался высвободить локоть, но Сабуров держал его крепко.

— Ну девицы-то тут должны быть. В жизни не поверю, что такой щёголь не знает тут каждую. Не жадничайте, лейтенант. Я завтра в бой пойду, а они при вас останутся.

Василе остановился и бросил украдкой взгляд на окно комнаты Виорики. Там горел свет, но в окно никто не выглядывал, и он был этому рад.

— Поручик! — Василе встал так, чтобы Сабуров повернулся спиной к дому Сырбу. — Я уверяю вас: за те дни, что я провёл в этом месте, самая молодая девица, которую я встретил — госпожа Амалия, супруга стрелочника, у которого я квартирую. Ей около сорока, она дама выдающихся достоинств, но вряд ли это то, что вы ищете.

Замфир ожидал увидеть в глазах поручика разочарование, но тот сочувственно посмотрел на сублейтенанта и положил руку ему на плечо.

— Василий, — сказал он с чувством. — Мне так жаль, что вам приходится тратить свою молодость в такой дыре! Слушайте, а пойдёмте ко мне! Пусть девиц нет, но зато у меня есть Шустов.

— Кто этот господин? — растерялся Василе.

— О-о поверьте, он необычайно приятен в общении! Давайте только зайдём на минутку к вашей хозяйке и я куплю у неё что-нибудь съестное. Честно сказать, однообразное меню нашей кухни мне порядком поднадоело.

Василе из-за плеча поручика посмотрел на освещённое окно. Девичья тень проскользнула по нему от края до края и снова исчезла. Он торопливо сказал:

— Это прекрасная идея, поручик, но я не прощу себе, если вы истратите хоть грош. В конце концов, существуют же законы гостеприимства. Возвращайтесь в купе к вашему другу, а я попрошу госпожу Сырбу собрать провизию для вас и вскоре приду.

— Ну хорошо. Жду вас, лейтенант, не задерживайтесь. Господин Шустов очень нетерпелив!

Василе не понял, почему это должно его беспокоить, но заверил, что не заставит себя долго ждать.

Глава 4

Он дождался, пока широкая спина Сабурова скроется в темноте и прошёл на кухню.

— Госпожа Амалия, — сказал он. — Совершенно случайно я в этом поезде встретил одного знакомого, русского офицера. Он пригласил меня к себе. Завтра он отправится на фронт, и кто его знает, когда нам ещё будет суждено встретиться…

Госпожа Сырбу без разговоров взгромоздила на стол огромную корзину и поставила в неё бутылку с ракией, вокруг неё уложила колбасы, сало, свежеиспечённые плачинты, завёрнутые в белое полотенце.

— Вы скажите, сколько, я заплачу, — смущённо пробормотал Замфир, заранее догадываясь, каким будет ответ.

— Никаких денег, господин сублейтенант! —