Бровь моя поползла вверх. Вариантов было два, и волчья голова на его рабочем столе стояла перед моим мысленным взором как наяву.

— Я могу, конечно, поухаживать за тобой. Но если честно, я этих игр не люблю. Я знаю, что тоже нравлюсь тебе. Вот, в общем-то, и все. Решай.

С этими словами он встал и вышел в коридор, оставив меня в одиночестве размышлять о том, что только что произошло.

Мягко говоря, меня несколько ошарашил этот внезапный и довольно откровенный разговор.

Причем он ничего не прояснял. По-прежнему оставалось непонятным, заинтересовала ли Дениса я — или моя шелковистая волчья шкурка.

Впрочем, очевидно было одно — мяч оказался на моей половине поля.

Я полежала еще, изучая побелку на потолке. Аппетит куда-то делся, несмотря на то, что у меня продолжало урчать в животе.

Встала с кровати, подцепила остаток бутерброда с тарелки, другой рукой налила кофе из кофейника и, взяв чашку, подошла к окну.

У самого дома бежал неширокий ручеек. Такой маленький, что трудно было поверить, что это настоящая река — наверное, по щиколотку мне. И в то же время какой-то свежий и живой… Как будто ворвавшийся в серость реальной жизни из другого мира.

Мне захотелось спуститься туда и погрузить пальцы в поток, но я не решалась. Молча стояла, не в силах оторвать глаз от него.

«Вода холодная, — почему-то пришла мысль, — уже не лето давно».

Я подняла чашку кофе к губам и сделала глоток.

«С другой стороны… Зачем было ехать сюда, если я не хочу ничего пробовать? Так можно всю жизнь в четырех стенах просидеть».

Однако и этот аргумент меня не убедил.

Я все стояла, неторопливо потягивая кофе из кружки, пока внизу, на берегу ручья, не появился Денис. Он был по пояс обнажен, а теперь к тому же стянул кроссовки, решительно закатал штанины джинсов одну за другой и полез в ручей. Чего он хотел добиться — не знаю, но точно добился одного: я разглядывала его загорелую, покрытую тугими узелками мускулов, спину и завидовала. Завидовала тому, что он живет жизнью, в которой есть не только четыре стены и монитор. Завидовала, что ему не нужно думать, решаться. Что он не боится ничего, в том числе и холодной воды. И еще я мечтала о том, как хорошо было бы сейчас прикоснуться к нему… Оказаться рядом с ним в этой ледяной воде.

Потом он обернулся и, несмотря на то, что тонкая дымка тюля отделяла меня от окна, мне кажется, он увидел меня.

Замер, глядя прямо в глаза. Я с тоской всматривалась в него, силясь побороть желание выпрыгнуть туда, в настоящий мир, прямо через окно.

Мне нужно было лишь, чтобы он позвал меня еще раз, махнул рукой…

Но Денис отвернулся. Достал что-то со дна и вышел из ручья. Подобрал брошенные кроссовки и, больше не обращая на меня внимания, побрел к дому.

Как никогда остро я ощутила, что осталась одна. Настоящий мир, едва мелькнувший в отдалении, погас, превратившись в обычную серую хмарь.

Теперь только я заметила, что снова накрапывает дождь. Дождинки колечками расплывались по ручью. Настоящие. В отличие от меня. В отличие от той жизни, которой я жила день ото дня.

Я поставила чашку на стол и решительно принялась натягивать свитер. Я должна была сделать что-нибудь, попытаться что-нибудь изменить. И, одевшись, я направилась к двери, ведущей в соседнюю спальню.

Шагнула в коридор и замерла, не решаясь постучаться. Впрочем, Денис, похоже, все предусмотрел.

— Кого-то ищешь? — прозвучал его голос со стороны узенькой лестницы, сбегавшей на первый этаж.

Я прокашлялась.

— Да. Я… У меня нет желания просидеть все выходные одна.

Денис поднялся на один уровень со мной и остановился в шаге от меня, пристально вглядываясь мне в глаза сверху вниз — он был почти на голову выше меня. Взгляд его так же обжигал, как и вчера, и мне все казалось, что он чего-то ждет от меня. Впрочем, чего он может ждать? Он все прямо сказал.

— Твоя работа пугает меня, — наконец призналась я.

— Да, я понял, — усмехнулся он. — Если вдруг ты хочешь предложить мне отказаться от нее — то это исключено. Так же, как я не собираюсь просить тебя отказаться от твоей.

Я слегка удивилась.

— Разумеется, нет, — и отвела глаза. Не то чтобы я собиралась…

— Я такой, как есть. Может быть, это тебя и пугает?

— Не исключено.

Я помолчала, а затем все-таки призналась:

— Ты странный. Но я хочу узнать тебя. Меня тянет к тебе. И я не хочу потерять возможность… — я замолкла, теряясь в догадках, какую именно возможность так боялась потерять.

Денис молчал. Видимо, подбирал слова.

Потом поймал мои ладони и поднес к губам. Когда они коснулись моей кожи, у меня едва колени не подкосились, и, чтобы удержаться на ногах, я приникла к нему.

— Нам будет трудно друг друга понять, — негромко произнес он. Его дыхание снова касалось моей кожи огнем. — Я готов ждать, если буду знать, что однажды мы будем вдвоем.

Я немного подумала, прежде чем ответить.

— Я хочу этого, — пробормотала я, — но я хочу, чтобы ты был честен со мной.

— Если буду знать, что ты примешь меня таким, какой я есть.

А вот этого я обещать не могла… И потому лестничная площадка погрузилась в тишину.

Мы все-таки выбрались из мотеля и какое-то время молча бродили по узеньким улочкам, с обеих сторон окруженным деревянными домами. Моя рука сама собой оказалась в его руке, и оттого, что его пальцы крепко удерживали мою ладонь, мне становилось неожиданно спокойно в этом чужом городе, откуда я сама, наверное, и не смогла бы добраться домой.

— Не понимаю, — протянула я, когда мы завернули в небольшое кафе, где подавали жаркое по-домашнему, блины и прочую национальную еду. Подобная кухня была здесь почти что везде. — Почему я?

Денис улыбался и без слов наблюдал, как я сворачиваю конвертом блин.

— Когда я смотрю на тебя, — сказал он, — то чувствую, что это можешь быть только ты. Что тебе нужно еще?

Я решила не развивать тему, а сосредоточиться на блине. Благо, к тому времени мне уже снова захотелось есть.

— Зачем ты привез меня сюда? — спросила я, когда мы, преодолев неловкость, все-таки собрались выйти из дома.

— Я не люблю Москву, — сказал он, — там все серо и вечно тучи, асфальт, бетон… Хотел посмотреть на тебя среди золота деревьев.

— И как? — я остановилась посреди небольшой улочки и, сложив руки на груди, посмотрела на него, приподняв бровь.

— Тебе идет, — улыбнулся он и вытащил из моих волос неведомо откуда взявшийся сухой листок.