пришла в 1906 г. на съезд СДПГ и потерпела там страшное поражение. Впоследствии брошюра «Массовая стачка, партия и профсоюзы», написанная специально для этого съезда, оказалась теоретическим исходным пунктом обособления левых в СДПГ, хотя, создавая эту работу, Роза Люксембург имела в виду прямо обратное – не отделение от СДПГ, а привлечение СДПГ на сторону революционной политики, в крайнем случае – завоевание только рядовых членов партии против руководства, становившегося всё более консервативным.

Учитывая социал-демократическое понимание политики, Роза Люксембург со своим выступлением за массовую политическую забастовку отважилась вступить на «заминированную территорию». Требование о проведении политической массовой и всеобщей забастовки считалось в социал-демократии выражением заблуждения, с которым надлежало бороться всеми силами – анархизма. В начале 70-х гг. XIX века Карл Маркс крайне резко полемизировал с Михаилом Бакуниным, русским социалистом, во время революции 1848–1849 гг. сражавшимся на баррикадах Дрездена. Маркс полагал, что освобождение рабочего класса от эксплуатации и угнетения вытекает из исторических закономерностей, последняя причина которых коренится в экономических отношениях. Одной лишь воли к изменениям было недостаточно. При намерении проводить революционную политику следовало познать эти закономерности и действовать в соответствии с ними, т. е. ускорять прогресс в направлении создания общества без эксплуатации и угнетения. Напротив, Бакунин был социалистом, ставившим в центр внимания индивида и его освобождение и аргументировавшим это с моральных и этических позиций. Бакунин усматривал в воле к действию, питавшейся сознанием вопиющих несправедливостей, которые порождал капитализм, и в обличении этих несправедливостей, потрясавшем сознание угнетённых, существенные моменты революционной политики. Анархисты хотели применять забастовку не только, как это делали профсоюзы, вдохновлённые социал-демократическими ценностями, – в качестве оружия в экономической борьбе между трудом и капиталом, но прежде всего в борьбе политической. Некоторые из них даже надеялись с помощью всеобщей забастовки разрушить всю систему.

В лице Маркса и Бакунина, а в ещё большей степени их учеников, которые часто были не более чем эпигонами, и непримиримо противопоставляли так называемый научный и так называемый либертарный социализм, называвшийся также анархизмом. Правда, при трезвом рассмотрении между обеими сторонами выявлялся ряд важных совпадений, но они целенаправленно оттеснялись на задний план. Вместо этого оба стареющих человека еще подзаряжали свои несомненно существовавшие различия личной враждебностью и тем самым оставили левым хотя и совершенно абсурдный, но существующий и по сей день раскол. Оба направления практически не отличались в целях по меньшей мере на уровне принципов; подлинные различия касались вопросов пути. Здесь впервые и разразился спор, которому было суждено в XX в. разложить левых на сокращающиеся полусектантские группы и группки: на ленинцев с их осколками, троцкистов с ещё более многочисленными осколками, маоистов… пусть дополнит, кто захочет.

Каждый по-своему прав, подсмеивался Курт Тухольский. Каждая из этих групп знала свой единственно правильный путь из юдоли капитализма и боролась со всеми остальными «неверными» согласно принципу: чем ближе нам твои воззрения, тем они опаснее, а поэтому против их носителей следует вести эффективную борьбу. Европейские левые провели большую часть

XX столетия в этих детских занятиях. Капитализм же в это время только развивался и породил самые разрушительные войны.

Только сталинистам, задрапировавшимся под «марксистов-ленинцев», было суждено добиться успеха. Сталинцы, поначалу так сами себя и называвшие, – сталинизм лишь много позже стал печатью, которой старательно избегали, – возникли из группы молодых революционеров. Они особенно отличались от «старых» вокруг Ленина и его кружка, к которому принадлежали, кстати, не только «старые», но и многие более молодые, главное же, образованные эмигранты, по трём пунктам. Они почти не обладали опытом эмиграции, а тем самым имели горизонт, сформированный прежде всего полуварварскими российскими условиями; революционная борьба в России не оставляла им времени для систематического образования, не говоря уже о серьёзной тероретической работе, их «теория» развивались в категориях «чёрное-белое» и «друг-враг». В особенности в годы Гражданской войны после Октябрьской революции они приучились к беспощадной решительности, но «старые», в том числе многочисленные ровесники, часто не принимали их всерьёз.

После того, как «наступила мировая революция», началом которой большевики считали Октябрьскую революцию, они перешли к лавированию между классовыми силами и делали всё больше уступок сельской и городской буржуазии. Советская Россия находилась на пути к превращению в капиталистическую «пороговую страну», и конец господства большевиков казался только вопросом времени. Но с 1927 г. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Сталин достиг положения неограниченного диктатора и установил тоталитарный леворадикальный режим, в котором с помощью террора должно было систематически создаваться эгалитарное и неспособное к сопротивлению в какой бы то ни было форме общество, пропагандировавшееся под названием «социализм». Ярость террора не останавливалась ни перед крестьянами и рабочими, ни перед интеллигенцией или партийными работниками и иными функционерами…

Мышление Розы Люксембург означало для сталинистского господства опасность с непредсказуемыми последствиями. То, чего она боялась, – диктатура клики, самовольно присвоенное «руководство» вместо гегемонии, основанной на согласии, замена политической борьбы полицейским террором, бюрократия в качестве важнейшего активного элемента в обществе, пошлость и безвкусица вместо культуры – как раз и формировало основы сталинистского господства.

Сталинисты поставили в центр всех своих соображений и действий сохранение собственной власти. Теория была сведена для них до уровня «агитации и пропаганды», «агитпропа» с первостепенной функцией оправдания и приукрашивания политики, проводившейся в каждый данный момент. Общим с марксизмом, тем более с Марксом, у всего этого было только имя. Напротив, Маркс – а с ним и Роза Люксембург – были опасны для сталинистского господства. Розу Люксембург, еще в начале господства большевиков резко критиковавшую Маркса, надлежало заставить замолчать даже после смерти. Поступить так с самим Марксом было невозможно в силу его необходимости для пропаганды – ведь сталинизм выдавал себя за «марксизм-ленинизм», что отталкивало многих людей от изучения текстов Маркса. Кроме того, восприятие крайне распылённых соображений Маркса было далеко не простым делом; чтобы их изучение привело к сомнениям в «реально существующем социализме», требовалась систематическая работа. Тем не менее, наследие Маркса оставалось «взрывным». Вновь и вновь молодые люди, которые в начале своей политической деятельности часто были пламенными приверженцами Сталина, после серьёзного изучения работ Маркса превращались в критиков господствовавших отношений.

Немало людей, прежде всего за границей, в том числе многочисленные представители интеллигенции, видели в Советском Союзе в первую очередь социализм. Они интерпретировали сталинизм как неизбежное, но не касающееся сущности социализма явление, как единственную альтернативу капитализму, порождающему войну, эксплуатацию и угнетение. Овеваемые обаянием Октябрьской революции 1917 года, которое после 1945 г. ещё усилилось в результате победы над германским фашизмом, сталинисты в массовом масштабе оказали столь сильное влияние на антикапиталистические силы, что многие их представители, по крайней мере временно,