ее голос стелился гладко, горячо, переливчато, будто успел пропитаться шелковистым жарким сиянием далекого города.

Когда интерес к фотографиям поутих и одноклассники постепенно начали переключаться на несделанные домашние задания, стопка наконец дошла до Саши. Всю большую перемену и почти весь урок ОБЖ она разглядывала, затаив дыхание, красочные карточки с отпечатками глубоко умиротворенного, словно навечно установившегося рая. И картинно замершая, застывшая на снимках Анимия пробуждалась в Сашиных ощущениях, обрастала рельефом, наливалась теплой пульсирующей жизнью.

Перед глазами щедро сверкали оттенки голубизны, бирюзы, лазури. Море колыхалось у берега солнечно-малахитовыми прожилками, а в далекой искрящейся сини мелькало разноцветными парусами крошечных яхт. На фоне облаков величественно темнели острые конусы кипарисов, раскидисто и мощно дышали пинии, сопротивляясь влажному напору ветра. Празднично пестрела у подножия высокого холма мозаика крыш, а наверху одиноко и строго сияла белая аскетичная церковь. Зеленел остролистный плющ, жадно струился по каменным стенам и мраморным аркадам старинных вилл. Все было живым, настоящим, почти ощутимым.

Но особенно поразила Сашу в тот раз захваченная одним из кадров вокзальная площадь Анимии. Просторное охристо-терракотовое здание вокзала, а перед ним – роскошный фонтан в виде павлина. Распускающийся пенными струями хвост, сверкающий пышный веер. В легких хрустальных брызгах – радужные блики, ослепительные солнечные мазки. И утонченная, непринужденно-изящная скульптура, мраморно-белоснежная райская птица. Непременный атрибут Эдема.

Глядя на павлина, Саша вдруг сникла, провалилась в уныние. Ей невольно подумалось о фонтане перед тушинским вокзалом. О невзрачной, треснувшей в нескольких местах глыбе бетона, давным-давно не издававшей радостного водяного журчания. Даже в жаркие летние дни тушинский фонтан сурово молчал, замыкался в своей бетонной бездушности. А вокруг молчаливой глыбы, в облупившейся, когда-то желтой фонтанной чаше прорастала болезненная трава и безжизненно мерцали осколки бутылок.

Вслед за фонтаном в Сашиной голове возникли тушинские нелеченые улицы с асфальтовыми ранами и волдырями. Тушинские неухоженные скверы, которые скоро должны были потонуть в гнилой листве цвета картофельных очистков. Тушинское грузное небо, набухающее тревожной тоской. Заржавелые детские площадки, монотонные коробки школ и поликлиник, вечным сном уснувшие фабрики. Саша внезапно увидела все таким, каким оно было на самом деле. Сначала в своих мыслях, а затем и в реальности – когда шла после уроков на работу к отцу. В этот раз она не бежала, а медленно ковыляла – взгрустнувшая, отяжелевшая. Еле-еле переставляла свинцовые ноги. Стало обидно, горько, и где-то в глубине горла, в каком-то его особенно уязвимом месте, появилась глухая сдавленная боль.

Саша подумала, что приезжающие в Тушинск туристы, должно быть, глубоко разочаровываются при виде всей этой беспросветной понурости. И ответственной за их разочарование является она. Ведь это она встречает их на пороге города, торжественно принимает у тушинских ворот. А за воротами оказывается сплошная всепоглощающая серость. Получается, что Саша обманывает городских гостей, питает в них ложные ожидания.

Обманывать Саша не хотела. И с тех пор она твердо решила, что будет встречать туристов только в Анимии. Причем по-настоящему, в реальном мире, а не внутри своего бесплодного воображения. Она вырастет, закончит школу, институт и отправится в этот Эдем, в чудесный солнечный город с фотографий Оли Савицкой. Будет работать в Эдеме встречающим гидом. Ожидать на вокзале воодушевленных путешественников, которые абсолютно точно не разочаруются от увиденного.

Саша не претендовала на роль экскурсовода по земному раю. Не собиралась водить восторженные группы туристов среди старинного архитектурного изящества и первозданной радости живописной южной природы. Рассказывать об исторических событиях города, о его знаменитых жителях из разных времен. Саша мечтала именно о роли привратницы. О роли эдемской служительницы, ждущей гостей. И когда ее спрашивали, чем она хочет заниматься во взрослой жизни, Саша неизменно отвечала: ждать.

Ждать, встречать, приветствовать новоприбывших странников. Указывать им путь в сердце благодатного пленительного города. Передавать их другим эдемским служителям – сопровождающим по внутреннему миру Анимии. Она верила, что это возможно – надо просто запастись терпением. И далекие, недосягаемые образы когда-нибудь обязательно станут действительностью. В один прекрасный день охристо-терракотовые стены вокзала Анимии и райский фонтанный павлин будут для нее реальны, плотны, осязаемы.

4. Спрятавшийся

Он был реален, плотен, осязаем. Смотрел расфокусированным взглядом куда-то сквозь Сашу. Судорожно дергал левой ногой, натужно кряхтел.

Саша подержала его на руках несколько секунд и положила обратно в стеклянную кроватку. Держать дольше было невозможно, невыносимо. Руки сопротивлялись, отчаянно стремились освободиться от двух с небольшим килограммов недоразумения, болезненного недопонимания с действительностью. На Сашу навалилась тяжкая гнетущая духота, от которой как будто вязало во рту, в мозгу, во всем теле. Словно ее с головой накрыло плотным жарким одеялом, и приходилось вдыхать неподвижный тяжелый воздух.

– Я правда не знала… Правда, – беспомощно пролепетала Саша. – Вы мне верите?

Ее голос истончился до слабых смычковых звуков, прерывистого струнного поскрипывания. Горло наполнилось усталостью – вязкой и неодолимой. Шумного слезного сопротивления внутри Саши почти не оставалось.

Врач Вадим Геннадьевич смотрел озадаченно, с мутноватой растерянностью. Медленно потирал крепкий щетинистый подбородок.

– Скажу вам честно: на моей практике такое впервые. Было два случая, когда женщины не знали до семнадцатой-восемнадцатой недели. Не замечали, не хотели замечать. Но чтобы вот так, до самых родов…

– Вы мне верите? – молящим полушепотом повторила Саша. Нервно провела пальцами по старому больному подоконнику, изрытому хлопьями и бороздками белой краски.

– Такое случается, – задумчиво пожал плечами врач. – Нечасто, но случается. Синдром отрицания беременности. Когда женщина игнорирует происходящие с ней изменения. Не хочет видеть признаки того, что внутри у нее зародилась жизнь.

– Так ведь у меня и не было никаких признаков. Ни тошноты, ни усталости… Помню, когда носила Кристину, был жуткий токсикоз. А в этот раз ничего. Да и к тому же… ну… месячные продолжались.

– Месячных у вас быть не могло. Это были кровянистые выделения, похожие на менструацию. Но к менструальному циклу они отношения не имели.

– Тогда как же?..

– Такое явление возможно… В том числе во время отрицаемой беременности. Метроррагии. Маточные кровотечения, не связанные с менструацией.

Саша медленно вернулась в кровать. Села на тощий пружинный матрас и стала машинально расправлять сбившийся пододеяльник.

– А живот? Ведь живот у меня не вырос. Только чуть-чуть округлился. Совсем чуть-чуть, едва заметно. Но я думала, это просто возрастное… Думала, метаболизм замедлился или что другое. Я и представить не могла…

– Вообще, увеличение живота при беременности иногда не слишком выражено. Причины могут быть разные. Например, развитие эмбриона у задней стенки матки. Или, допустим, гипотрофия плода. Маловодие. Неправильное положение плода. А в вашем случае, возможно, плод и вовсе развивался в неестественном вертикально-вытянутом