Некоторые студенты выслушали меня внимательно. Я рассказал о клиническом случае без всякого оттенка чувств, и это в еще большей степени подчеркивало трагичность произошедшего.

В этот момент я поймал себя на мысли, что ни за кого из сидящих передо мною студентов, я не поручусь в том, что они не поступят в аналогичной ситуации так, как поступил участковый врач и доктор «скорой».

– Новикова, – обращаюсь я к высокой нескладно сложенной студентке, которая отрешенно смотрит перед собой.

Студентка молчит, но поворачивает в мою сторону голову.

– В чем, по-вашему, были погрешности в ведении этой больной?

Студентка не отвечает, а затем спрашивает:

– А почему были боли в спине?

Что и говорить, вопрос принципиальный. Эти боли неправильно интерпретировали участковый врач и врач «скорой». Вследствие этого они пошли по неверно протоптанной к диагнозу тропке.

– Могут ли при пневмонии возникать боли в спине, и в каком случае? – спрашиваю я группу.

Мы начинаем рассуждать и приходим к заключению: не только могут, но для тяжелой пневмонии, когда в воспалительный процесс вовлекается плевра, это типично. Это прописная истина, и об этом студенты должны знать еще с третьего курса. При дыхании воспаленные листки плевры трутся друг о друга, и возникает болевой синдром. Эти боли участковый врач объяснил наличием у больной радикулита – грубая, труднообъяснимая диагностическая ошибка.

– Я бы сроду так не поступил, – подал реплику Баскетболист и после паузы добавил: – В нашем возрасте поясница не болит.

Мы разбираем, как одна диагностическая ошибка участкового врача ведет по цепочке за собою другую, и приходим к заключению, что ему, как и врачу «скорой», чтобы поставить верный диагноз, нужно было быть всего лишь мало-мало грамотными и внимательными, что они, судя по всему, даже не удосужились приложить фонендоскоп к грудной клетке.

– Все это квалифицируется как безграмотность и халатность, – говорю я студентам.

– А докторам что-нибудь было? – спрашивает Петров.

– Поскольку о больной написали в газете, в поликлинике, с участием ученых мужей, организовали конференцию и врача поликлиники и «скорой» по мелочевке пожурили, но в принципе оправдали. Пришли, причем на полном серьезе, к заключению, что пневмония у больной протекала нетипично: с болями в спине и без высокой температуры, поэтому было трудно поставить верный диагноз.

– Ничего себе, – подает реплику сидящий передо мною белобрысый студент.

– Больной дали от радикулита противовоспалительные таблетки! Они и сбили температуру! Медицина у нас закрытая для общественности сфера, а между докторами корпоративная солидарность, – подытожил я.

Мы делаем в занятии перерыв.

– Не знаю, какое лечение больная получала в стационаре, где она находилась чуть более суток, – продолжаю я вести тему по летальному клиническому случаю. – Возможно, ее уже нельзя было спасти, ибо считается, что если мы запаздываем при лечении тяжелой пневмонии на восемь часов, то это во многом ухудшает прогноз, а при отсутствии адекватного лечения в течение суток рентгенологически зона инфильтрации может увеличиться на пятьдесят процентов и даже более. А теперь представьте, что вы врач и к вам поступает такая больная. Ваша задача написать лист назначений, чтобы медсестра могла разобраться, что к чему. Работайте самостоятельно в течение пятнадцати минут, – озадачиваю я студентов.

Проходит пять минут, а студенты все еще собираются с мыслями. Затем некоторые из них начинают листать учебник. Баскетболист и Петров склонились над столом и о чем-то между собой перешептываются. Они ждут, что напишут сидящие рядом с ними, студенты.

Две размалеванные девицы с полным безразличием выслушали мой рассказ о том, как скончалась от тяжелой пневмонии девушка и, ни о чем не думая, беспредметно смотрят перед собой. Они более чем в два раза моложе меня, но в душе – старухи. Будучи обеспеченными, они не имеют представления о том, каким трудом добывается хлеб в большинстве наших семей. Глядя на них, я думаю: «Работать в практическом здравоохранении вы не будете, но жизнь вас еще оботрет и, возможно, кое-чему научит! Настанет время и вам придется слезть с родительской шеи».

– А вы что не работаете, сидите, как на посиделках? – обращаюсь я к девицам.

Одна из них поворачивает в мою сторону голову. В глазах у нее блеснул и тут же потух огонек, а по губам пробегает чуть заметная легкая снисходительная улыбочка. Другая девица нехотя берет в руки учебник.

Проходит пятнадцать минут. За это время многие студенты, перешептываясь между собой, назначили больной, заглянув в учебник, в обычных дозах амоксициллин – это полусинтетический пенициллин.

– И вы ожидаете, что от вашего лечения у больной, которая страдает тяжелой пневмонией, будет эффект? – спрашиваю я студентов.

Они молчат и пассивны. В этой группе я постоянно чувствую энергетику пассивности и не могу ее перебороть.

– Да ваше лечение, – продолжаю я, – все равно что умирающему на пятки припарка. Оно поможет при вовлечении в воспалительный процесс одного-двух сегментов легкого, а у нашей больной в легких живого места нет. Причем нужно учитывать, что в десяти процентах случаев у нас лекарства поддельные. Это в первую очередь относится к антибиотикам. В тридцати процентах случаев лекарственные препараты некачественные. Это по официальным данным. Поэтому при тяжелой пневмонии мы будем назначать не менее двух, а то и три антибиотика.

Студенты молчат. Это меня угнетает. Ну, хоть бы возникла у кого-то из них в голове мыслишка!

– Что же будет являться препаратом выбора? – после паузы вновь обращаюсь я к студентам и показываю на таблицу, где показано, что пневмококк, который вызывает внебольничную пневмонию, чувствителен практически ко всем антибиотикам.

Студенты, сомневаясь, называют несколько антибиотиков.

– Нет, – говорю я им. – Препаратом выбора будет обычный пенициллин, но его при тяжелой пневмонии, вызванной пневмококком, следует применять в мегадозах. Препарат нетоксичный, недорогой, всегда под рукой; единственным противопоказанием к его назначению будет являться аллергия.

– Нам на пятом курсе на лекции сказали, что пенициллин назначать сейчас не модно, – подает реплику одна из студенток.

– Почему не модно?

Они молчат, и я произношу монолог:

– Главным образом потому, что он дешевый, выпускается нашей фармакологической промышленностью, и его никто не будет подделывать. А иностранным фармфирмам, которые практически полностью захватили наш рынок и подмяли здравоохранение под себя, нужно получить как можно больше прибыли и они проталкивают свои дорогущие препараты. Схема проста: приезжает из Москвы профессор-лектор, такса обычно такова: за лекцию он получает от фирмы шестьсот-семьсот долларов. Не без помощи чиновников нашего здравоохранения докторов собирают в большой аудитории, и лектор, встав за трибуну, втуляет. Поэтому выписывание больным дешевых препаратов, которые до недавнего времени очень часто применяли, таких как сернокислая магнезия, хлористый кальций, дибазол, папаверин, адельфан, пенициллин и многих других стало, как вы говорите, не модным, ибо фармфирмы на этих препаратах не получат сверхприбыли. Некоторые наши больные тратят на лекарства большую часть своей пенсии, для других – цены неподъемные, и они практически не лечатся. Более того, в последнее время регулярно по поликлиникам города и в районы республики наведываются ассистенты, доценты, профессора и, с подачи фармфирм, рекламируют «нужные» препараты. В последнее время гипертоническую болезнь стали лечить современными препаратами, и следовало ожидать, что больные должны были бы чувствовать себя лучше, но не в коня корм, частота инсультов за последние два года возросла на семьдесят четыре процента. Эти данные были озвучены на коллегии Минздрава нашей Республики, но никто не сделал из этого выводов. В развитых странах эффективность тех или иных лекарственных препаратов исследуют ученые, которым зарплату платит государство, у нас же кто платит, тот и заказывает музыку.