– Хорошо, передам.

– И попроси на почте вернуть тебе письмо. Теперь бессмысленно засылать его в Ливерпуль.

– Его не станут искать просто так, – объяснил Лоуренс. – Если успели отправить, то ни за что не вернут, разве что подняв суматоху.

– Вот жалость-то!

– Это не имеет значения. Мы с Каролиной увидимся. Интересно, почему она так скоро вернулась?

– Вот и мне интересно.

Номер Каролины был занят. Небо очистилось, и лучи низкого осеннего солнца оживили сельский пейзаж. Лоуренс решил пройтись до Лэдл-Сэндса – полчаса ходу – и оттуда опять позвонить, к тому времени и пабы откроются. Ему не терпелось поговорить с Каролиной. Его желание заинтересовать ее и вовлечь в разгадку бабушкиной тайны само по себе было почти исполнением другого, более острого желания – не дать прерваться их с Каролиной близости.

Но в тот вечер Лоуренсу не суждено было с нею поговорить. Он все настойчивее втолковывал телефонисткам, что ему надо срочно дозвониться; телефонистки, в свою очередь, продолжали обреченно и тупо твердить в ответ, что телефон не в порядке, о чем уже доложено на линию.

Незадолго до полуночи телефон подозвал Каролину необычным дребезжанием.

– У вас снята трубка. Мы пытались соединить вас с Суссексом, – произнес весьма раздраженный голос.

– Трубка на месте, – возразила Каролина.

– Значит, ее неправильно положили. Положите, пожалуйста, правильно.

– А вызов? Вы меня соедините?

– Нет. Звонивший уже ушел.

«Ничего, утром перезвонит», – подумала Каролина. Она лежала на диване и смотрела в ночное небо за балконом – задернуть занавески у нее не было сил. Ее согревала мысль о том, что Лоуренс недалеко и хочет с нею поговорить. Она могла на него положиться – он будет на ее стороне, если ее поспешный отъезд из Святой Филомены вызовет у Хелены неудовольствие. Но вообще-то она не думала, что Хелена обидится.

В этот миг она услышала треск пишущей машинки. Он, казалось, шел из-за стены слева. Машинка смолкла, и тут же некий голос повторил собственные мысли Каролины: Но вообще-то она не думала, что Хелена обидится.

Возникло впечатление, что голосов было несколько: это был речитатив, пение в унисон. Голоса эхом накладывались один на другой. Каролина вскочила и бросилась к двери. Ни на площадке, ни на лестнице никого не было. Она вернулась в комнату и закрыла дверь. Было тихо. Стена, за которой раздавался треск машинки, отделяла комнату от площадки второго этажа. Дом, бывший особняк, был разделен на квартиры. Квартира Каролины занимала весь второй этаж. Она не сомневалась, что звуки доносились со стороны лестничной площадки. Каролина исследовала свое крохотное жилище. Стена напротив отделяла комнату от ванной и кухни. Там все было тихо. Она вышла на балкон, с которого открывался панорамный вид на Куинз-Гейт. По улице прошли, громко стуча каблуками, два гвардейца и свернули на Кромвель-роуд. На соседних балконах было темно и пусто. Каролина вернулась в комнату, закрыла окна и задернула занавески.

Она сняла квартирку четыре недели тому назад. В доме было шесть квартир, где жили в основном супружеские пары и молодые люди, ходившие ежедневно на службу. Каролина знала их только в лицо, потому что здоровалась с ними на лестнице. Иногда выдавались шумные вечера, когда кто-нибудь принимал гостей, но обычно в доме было тихо. Каролина попыталась припомнить, кто живет прямо над ней, но так и не смогла: верхние жильцы, минуя ее площадку, поднимались дальше, она же не забиралась выше своего этажа.

Каролина ломала голову: пишущая машинка и хор голосов в столь поздний час – что бы это значило? Но по-настоящему ее волновало другое: прозвучавшие слова в точности повторили ее собственные мысли.

Тут все началось заново. Тюк-тюкити-тюк – машинка. И те же голоса. Каролина выскочила на площадку, потому что почти не сомневалась – голоса доносились оттуда. На площадке никого не было. Пение настигло ее уже в комнате – в точности ее же словами:

Каролина ломала голову: пишущая машинка и хор голосов в столь поздний час – что бы это значило? Но по-настоящему ее волновало другое: прозвучавшие слова в точности повторили ее собственные мысли.

И снова машинка: тюк-тюк-тюк. Каролина застыла как вкопанная.

– Господи! – вырвалось у нее. – Я схожу с ума?

Не успела она это произнести, как слова и звук собственного голоса включили в ее сознании твердое желание сохранить рассудок. Ее приковала фраза «Каролина ломала голову». И Каролина мгновенно, при том что испытала страшное потрясение, начала обдумывать две возможности: чем было услышанное – реальностью или обманом чувств? Ее приводила в ужас мысль о том, что ее преследуют люди – духи или живые существа, – создания, которые читают ее мысли и, чего доброго, могут проникнуть в святая святых ее сердца; но другая возможность была еще чудовищней, не оставляла надежд и внушала еще больший страх. Она боялась, что эти звуки, такие реальные, словно раздавались за стеной, были наваждением, порожденным ее собственным разумом. Следующие полчаса Каролина просидела в страхе и оцепенении, не зная, что делать. Она боялась повторения пережитого и в то же время просила послать ей знак, что находится в здравом рассудке. Начинало казаться, что она сама может справиться с этой проблемой, – перед ней словно стоял выбор между нормой и безумием.

Она уже пришла к выводу, что слышанные ею звуки не могли исходить ни от кого из жильцов. То, что ее чувства и мысли точно фиксировались, указывало на некий невидимый источник, поэтому вопрос стоял так: существуют ли звуки в объективной реальности или в ее воображении? Каролина чувствовала: если звуки производили какие-то невидимые машинка и голоса, ей что-то грозит, она может сойти с ума, однако само по себе происшедшее не является симптомом безумия. Теперь она полностью уверилась в том, что слышанное не было продуктом ее собственного воображения. «Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Видишь – я способна размышлять об этом. Меня преследуют, сама же я никого не преследую». Между тем ее била дрожь, она была смертельно напугана, правда, не до слепого ужаса.

Тюк-клик-тюк. Опять голоса: Между тем ее била дрожь, она была смертельно напугана, правда, не до слепого ужаса.

– Господи! Да кто же там?

Хотя она вполне резонно решила, что эти звуки никак не могли принадлежать кому-нибудь из обитателей дома, стоило ей опять услышать голоса так ясно, прямо за стеной, она все же вскочила и принялась искать по всей квартире, даже под низеньким диваном, где человеку не спрятаться, даже в стенном шкафчике, где был газовый счетчик. Эти действия несколько притупили панику. Каролина, конечно, понимала, что так ей не обнаружить своих мучителей, но все же отдавалась поискам с лихорадочным рвением – передвигала мебель, хлопала дверями и дверцами. Она допускала все, даже самое невероятное, например, что звуки мог издавать какой-нибудь крохотный предмет вроде коробочки с упрятанным в ней механизмом, который управляется на расстоянии. Исходя из таких предположений, она тщательно разглядывала каждый предмет, чтобы не пропустить что-нибудь необычное.