Я отстраняюсь, пытаясь отдышаться. От его нахальных пальцев ощутимо саднит! Смазываю ему пощёчиной по лицу.

— Блять… — шипит он.

Закрывая глаза, закидывает голову на спинку кресла, игнорируя мою реакцию. Соскакиваю с его коленей и ухожу в ванную. Внутри меня даже не рождается никаких комментариев. Только возмущение!

Ополоснувшись, ложусь под одеяло на свою половину. Уже немного остыв и переварив ощущения и эмоции, в которых всё это произошло, сожалею о пощёчине. И уже засыпая, чувствую, что он ложится рядом и прижимает меня к себе. Не отталкиваю, прислушиваясь, как скользят его губы по моим плечам. Не обиделся. Хорошо… Потому что извиняться я не готова. Начинаю отключаться, но он распинает меня лицом вниз.

— Я хочу тебя… Ещё хочу…

— Ром… Завтра вставать рано… — бормочу я.

— Завтра не настанет, — шепчет он. — Иди ко мне.

Сдаюсь его рукам. И в этот раз всё нежно, долго, очень проникновенно… Нас вырубает в процессе…

Утром резко раскрываю глаза от накатившего приступа тошноты. Вино, чтоб его! Лечу в ванную и успеваю согнуться в рвотной судороге над унитазом. Меня бросает в пот и слабость. Запираю дверь и трясущимися руками чищу зубы. Лезть в душ сил нет. Да и взглянув на часы понимаю, что не успею высушить волосы.

В зеркале опять бледная невыспавшаяся барышня вместо меня.

А может, это не вино?..

Внутри тревожно и радостно сжимается. Считаю дни. Месячные были не так давно, но какие-то невнятные и не вовремя. Немного покровило — и всё. Да и мой врач сказал, что месячные не показатель. И овуляция могла произойти раньше, чем должна была… Вполне может быть!

Гашу очередной приступ тошноты, закидывая в рот пару мятных таблеток.

Хотя, может быть и вино. Со мной такое бывает. Как раз от красного, что пили у отца.

Выйдя из душа, ставлю на телефон напоминалку — купить тест. Тут же приходит смс от Георга. Уже подъехал и ждёт. Мне становится неловко и стыдно перед мужем, словно я уезжаю с любовником. Но мы же обо всём поговорили… Он перестал параноить. Всё будет хорошо! Однако чувствую облегчение, что Роман ещё спит и мне не надо смотреть ему в глаза, уходя к Георгу.

Заднее сиденье в машине Георга стилизовано под два кожаных кресла со столиком между. В столике углубления, в которых стоят стаканы с кофе. Один для него, второй для меня. Но водитель ведёт так мягко, что думаю, это кофе не разлился бы и без фиксирующих стаканы углублений в столе.

— Георг, Вы больше не забирайте меня, пожалуйста. Достаточно отправить водителя, или я могу спокойно доехать на такси.

— «Ты», — опять поправляет он. — Мне не составило это труда.

— В восемь утра? — со сдержанной улыбкой поднимаю я скептически бровь.

— Я всё ещё просыпаюсь в другом часом поясе. Мой день начинается гораздо раньше.

Задумчиво разглядывает мой профиль.

— Ты стала копией Юлианны. Удивительно… Даже голос.

— Мама была зеленоглазая, а у меня карие, как у отца.

Ухмылка. Опускает глаза.

— Да и губы у меня тоньше.

— Улыбка мамина. Улыбайся чаще.

— Вы близко знали мою маму?

«Тыкать» ему категорически не получается.

— Я знал твою маму, да. Я очень рад, что у тебя её воспитание.

Мне казалось, Георг появился в пространстве отца уже после её смерти. Когда не стало мамы, мне было лет десять…

— А я вас не помню… Ну… При маме.

— Ты и не можешь меня помнить. С тобой мы познакомились уже позже. После того, как стали вести общие дела с твоим отцом. Тебе тогда было тринадцать.

— А откуда Вы знали маму?

— Я работал тогда на человека, который очень интересовался делами твоего отца. Мне в разработку была отдан его близкий круг. Юлианна и ты.

— Оу… — сглатываю я. — Вы должны были нас убить?

— Ну… Я должен был знать о вас всё. Мои обязанности дальше этого не шли.

— Вы следили за нами.

— Да, — ухмыляется. — И это тоже. Времена тогда были такие… Передел сфер влияния. Все всех пасли. Искали точки давления.

— И чем это закончилось? — сглатываю я тяжело.

На самом деле я хочу спросить, не он ли тот, кто убил мою мать. Но язык опять не поворачивается. Разве такие вопросы задают в лицо?

— Это не я, Лера. Я бы этого не сделал.

— А кто?

Не отвечает.

— Это был тот человек, на которого Вы работали?

— Нет. Другой.

— За что?

— Я думаю, ты понимаешь.

— За несговорчивость отца?

Молчит.

Это всё давно прошло, и я уже не ребёнок, но почему-то слёзы по моему лицу льются ручьями. И я едва сдерживаюсь, чтобы не рыдать в голос. Что-то есть такое в его словах о маме, что пробивает мою броню, выпуская заново всё пережитое тогда.

— Лерочка, извини, — сжимает он мою кисть, подавая платок. — Извини. Не хотел тебя расстроить.

Отворачиваюсь к окну. Дальше мы едем молча. Георг делает музыку чуть погромче. Успокоиться не могу. Впору списывать на ПМС, но фаза цикла не та.

Георг просит остановить машину. Выходит на несколько минут и возвращается с веткой больших лилий редкого персикового цвета.

— Это тебе… Говорят, цветы умиротворяют женщин.

— Спасибо…

Вдыхаю яркий запах цветка. Он не такой приторный, как у белых. Слабее и гораздо тоньше. Он ослепляет и уносит куда-то, отключая восприятие. И я вдыхаю снова…

— Ты не против, если мы поговорим о проекте?

— О, конечно! Извините, что я расклеилась.

— Я планирую три этажа. Цоколь, первый, второй с большой мансардой и зимним садом. Фундамент заложен, сваи поставлены. Поэтому дизайн нужно будет продумывать уже с учётом созданного скелета.

— А площадь первого этажа?

— Небольшая. Триста квадратов. Кухня, столовая, холл, гостиная. Спальня… Две детские. Комната для няни. Наверху два кабинета… Пара спален для гостей.

— Две детские, — улыбаюсь я. — Вы присмотрели невесту?

— Может быть, — лаконично пожимает он плечами. — Я уже не молод. И хочу наследников. Нормальную семью…

— Семью, — хмурюсь я. — Разве в Вашем мире не опасно иметь семью?

— Сейчас в моём мире всё спокойно.

— А завтра? Послезавтра?

— Я имею уже достаточно возможностей и мозгов, чтобы защитить своих… близких. Заберу всё, что принадлежит мне, и отойду от дел. Я достаточно потерял за свою жизнь, чтобы суметь правильно расставить приоритеты.