— Весь год я был так занят, что не мог навестить своего наставника, но за празднование его дня рождения отвечаю лично.

И хотя это была всего лишь одна фраза и повторялась она из года в год, однако, будучи красноречивее молчания, она делала Лао Цао совершенно счастливым. Сегодняшний банкет по случаю его дня рождения проводился на втором этаже отеля «Сунхэ». Впервые Лао Цао на собственном празднике напился до чертиков. Ну а поскольку повод сегодня был важным, Сюнь Чжэнъи последовал примеру своего наставника. и пока Сюнь Чжэнъи еще мог связно говорить, то напомнил:

— Наставник знает, что обычно я не выпиваю, установив себе пять ограничений. Но каждый год в этот день я нарушаю свои правила ради того, чтобы доставить вам удовольствие.

Лао Цао снова зарделся от удовольствия. Но Лао Цао выпивал всегда, в то время как Сюнь Чжэнъи практически не пил — где уж ему было тягаться с Лао Цао? Последний прожег в ресторанах всю свою жизнь, и у него уже сложились свои манеры и привычки распития алкоголя. Его привычка выпивать была привязана к сигаретам — «Как говорится, где выпивка, там и курево». Однако в его случае это не означало, что он одновременно пил и курил. Пачка сигарет служила мерилом для уровня алкоголя в стакане. Сначала пачку располагали плашмя, соответственно, и в рюмку наливали, равняясь на эту мерку, после чего залпом выпивали содержимое. Затем пачку ставили на бок, и в рюмку наливали, равняясь на новую высоту. Снова выпивали залпом. Наконец пачку ставили вертикально, и в рюмку наливали уже по максимуму, и снова все содержимое опрокидывали залпом. Разное положение сигаретной пачки задавало разную емкость: при лежачем положении пачки в стакан входило пятьдесят граммов, когда пачку ставили на бок — В стакане оказывалось сто граммов, наконец, когда ее ставили вертикально — сто пятьдесят граммов. Таким образом, задавая уровень по трем положениям сигаретной пачки, выпивали около полулитра. Эти три прикладывания к стакану назывались хорошим стартом. и только после этого старта банкет считался официально открытым. Далее попойка проходила в русле застольных игр типа выкидывания пальцев, и тогда уже было сложно сказать, какое именно количество спиртного выпивалось в итоге. Но кое-что от Лао Цао скрывали, ведь он уже был на пенсии, а его пост занимал Сюнь Чжэнъи. Вместе с ними на банкете присутствовали несколько его замов, начальник политотдела, главный инспектор, начальник канцелярии и кое-кто еще из руководящего состава. Раньше все они работали под началом Лао Цао, но теперь ситуация изменилась, и они работали под началом Сюнь Чжэнъи. Во время «хорошего старта» Лао Цао выпивал по-настоящему и Сюнь Чжэнъи тоже. Когда же подошла очередь застольных игр, то подчиненные пустили в ход свои трюки, суть которых заключалась в том, что Лао Цао они по-прежнему подливали водку, а Сюнь Чжэнъи — минеральную воду. в результате после восьмого тоста опьянели и Лао Цао, и Сюнь Чжэнъи. Однако если Лао Цао оказался пьяным вдрызг, то Сюнь Чжэнъи — лишь наполовину. Но находясь рядом с Лао Цао, Сюнь Чжэнъи вынужден был делать вид, что тоже пьян в стельку. По окончании банкета Лао Цао вместе с Сюнь Чжэнъи под руки стали сводить со второго этажа. Именно в этот момент Ли Сюэлянь прицепилась к Сюнь Чжэнъи:

— Судья Сюнь, вы должны мне помочь.

Председателю суда частенько преграждали путь жалобщики, но тут это случилось ночью после попойки, да к тому же так неожиданно, что Сюнь Чжэнъи даже испугался. Но поскольку рядом находился Лао Цао, Сюнь Чжэнъи нельзя было выходить из своей роли, тем более нельзя было показывать, что он испугался. Начальник канцелярии, что держал его под руку, тоже испугался и поспешил оттащить Ли Сюэлянь:

— А ну прочь свои руки от судьи, не видишь, в каком он состоянии? Если есть какое-то дело, поговорим завтра.

Отцепив Сюнь Чжэнъи от Ли Сюэлянь, он повел его к машине. Но тут с лестницы подал голос Лао Цао:

— А что за дело?

Еле шевеля языком, он пытался разобраться в ситуации:

— У кого-то есть жалоба? Подходи ко мне, я в этом как-никак разбираюсь.

Если бы Лао Цао не напился, то он вряд ли бы стал вмешиваться в судебные дела, но поскольку он был пьян, то просто забыл, что вот уже три года как находится не при делах. Встреча с жалобщицей, прямо как в былые времена, привела его в необычайное возбуждение. Окружающие, видя такое дело, заволновались, оставили на время Сюнь Чжэнъи и поспешили сперва усадить в машину Лао Цао. Пытаясь его угомонить, они приговаривали:

— Почтенный председатель, да эта просто какая-то деревенская баба, что там у нее может быть. Вам сейчас нужно о себе позаботиться, хорошенько отдохнуть. а все эти дела предоставьте председателю Сюню.

Лао Цао уже не держался на ногах, и его усадили в машину. Но он все никак не мог успокоиться и, опустив стекло, приказным тоном начальника крикнул Сюнь Чжэнъи, который стоял у другой машины:

— Чжэнъи, хорошенько разберись с ее проблемой. Я как-то уже говорил тебе, что если чиновник не уважает народ, то лучше ему сразу отправляться домой торговать бататом.

Сюнь Чжэнъи, сделав пару нетвердых шагов к машине Лао Цао, поспешил ответить:

— Будьте спокойны, Наставник, я храню в сердце все ваши поучения. Я обязательно разберусь с этим делом и завтра же обо всем вам доложу.

Лао Цао продолжал что-то бормотать, но его машина уже тронулась с места. Теперь, из-за вмешательства Лао Цао, Сюнь Чжэнъи было неудобно тут же сесть в машину и уехать. Но при этом он боялся не реакции Ли Сюэлянь, которая слышала их разговор с Лао Цао. Он боялся того, что если, протрезвев, Лао Цао припомнит этот разговор, то в случае лицемерия Сюнь Чжэнъи, который вроде как слушался своего начальника только тогда, когда тот был трезв, последствия окажутся самыми нехорошими. Из-за пустяка он мог потерять куда больше. Вряд ли чиновник на пенсии мог чем-то помочь, однако испортить что-то было вполне в его власти. Лао Цао много лет провел на своем высоком посту, и наверху, и внизу у него накопилось достаточно своих людей. Поэтому проблемы могли свалиться на голову Сюнь Чжэнъи откуда угодно. и раз уж он все-таки был не совсем пьян, он предпочел пообщаться с Ли Сюэлянь. Но поскольку он все-таки был достаточно пьян, разговаривал он несколько грубовато:

— Ну что там у тебя?

— Хочу пожаловаться.

— На кого?

— На Дун Сяньфа.

Изначально Ли Сюэлянь подавала в суд на Цинь Юйхэ, потом к нему присоединился Ван Гундао. Ведь именно последний засудил ее дело. Теперь же она решила на какое-то время оставить в покое и Цинь Юйхэ и Ван Гундао, поставив цель сперва разобраться с Дун Сяньфа. Собственно говоря, к Дун Сяньфа она не испытывала какой-то вражды, да и виделась она с ним лишь один раз. Тогда на ее просьбу начать разбирательство по новой он ответил отказом. Если бы их разговор этим ограничился, то и ладно. Однако та их встреча на пороге суда постепенно переросла в настоящую стычку. и когда вокруг них собралась толпа зевак, Дун Сяньфа в запале обозвал ее «швалью», а потом еще добавил, чтобы она «катилась подальше». Именно эти две фразы и взбесили Ли Сюэлянь. Она как пострадавшая пришла пожаловаться, как же можно, работая в суде, обзывать ее «швалью», да еще и приказывать, чтобы она «катилась подальше»? Из-за него она решила обратиться к самому председателю суда, чтобы, прежде чем судиться с Цинь Юйхэ и Ван Гундао, разобраться с Дун Сяньфа. Сюнь Чжэнъи, не в силах сразу уловить суть проблемы, спросил ее: