Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В связи с этим не такой уж невероятной представляется история, в рамках которой в ходе очередного налета казаков или татар богатый еврейский торговец Элиэзер мог потерять все свое состояние и попасть в плен, а его чудом спасшаяся жена, оставшись соломенной вдовой (агуной), уже не могла выйти замуж за кого-либо другого.
Вместе с тем маловероятно, чтобы р. Элиэзер мог попасть в рабство в какую-либо другую страну, кроме Османской империи, территория которой к тому времени простиралась на часть Западной и значительную часть Восточной Европы, а также на Ближний Восток, Закавказье и часть Африки, включая Алжир.
Работорговля в тот период была весьма распространенным делом, и потому судьба могла забросить плененного еврея куда угодно, в том числе и за тысячи километров от родного дома. Но вот история его рабства явно перекликается с рассказом Торы об Иосифе, его возвышении в доме Потифара, его умении разгадывать сны и даже фраза «Разве не у Б-га разгадка» взята именно оттуда.
В то же время рассказ о войне на море невольно вызывает в памяти турецко-венецианскую войну 1684–1699 гг., и, возможно, это и есть тот период, в который р. Элиэзер находился в плену и из которого он в конце концов тем или иным образом сумел бежать, и снова воссоединиться с женой.
Шимон Дубнов выдвигает версию, по которой возвращение отца Бешта домой из плена связано с Карловицким мирным договором, заключенным 26 января 1699 года между Австрией, Речью Посполитой и Венецианской республикой с одной стороны, и Оттоманской империей с другой. По условиям этого договора Польша вернула себе потерянные в 1672 году Подолье и другие земли Правобережной Украины, и именно между 1672–99 гг. р. Элиэзер и мог оказаться в плену вместе с другими евреями.
Известно немало случаев, когда турецкие евреи выкупали таких пленников и помогали им добраться до родины. Да и Ваад четырех земель — центральный орган еврейского общинного самоуправления Речи Посполита, действовавший до 1764 года, собирал немалые пожертвования на выполнение заповеди «пидьон швуим» — выкуп пленных.
Но если освобождение отца Бешта совпало по времени с Карловицким миром, то это позволяет отнести рождение Бааль-Шем-Това к 1700 году, что, как мы увидим ниже, несколько противоречит хасидским источникам.
Для нас же важно, что из первой легенды следует, что р. Элиэзер был явно очень образованным по еврейским понятиям того времени человеком. Причем сведущим не только в Торе и Талмуде, но и в каббале, причем в каббале практической — вспомним, что он владеет техникой получать через сон ответы на интересующие его вопросы, в том числе, касающиеся и судеб целых государств. Не исключено, больше того, очень вероятно, что он мог быть членом ордена нистаров, и это обстоятельство чрезвычайно важно для нашего дальнейшего повествования.
Вторая версия рождения Бешта также чрезвычайно перекликается с историями из ТАНАХа и различных устных преданий о предсказанных рождениях тех, кому предстояло сыграть особую роль в истории еврейского народа. Достаточно вспомнить историю прихода ангелов к Аврааму, чтобы сообщить ему о будущем рождении сына от праматери Сары или историю рождения Шимшона (Самсона).
Но больше всего данная версия напоминает историю рождения Аризаля[61]. Согласно канонической биографии Аризаля, его отца р. Шломо Лурия Ашкенази долго не было детей. Однажды р. Шломо допоздна засиделся над Торой в синагоге, и в результате остался в ней совсем один — все остальные давно разошлись по домам. Тем не менее, р. Шломо решил еще немного поучиться, а заодно снова обратился со страстной молитвой к Творцу с просьбой послать ему и жене сына. Неожиданно дверь синагоги распахнулась, и в нее вошел старец, лицо которого озаряло сияние.
«Я — пророк Элиягу! — сказал старец. — Я послан известить тебя, что твоя просьба услышана и будет исполнена. В ближайшее время у тебя родится праведный и святой сын, которому будут открыты величайшие тайны Торы и имя которого обойдет весь мир»[62].
В рассказе о Беште, его Б-гатый отец р. Элиэзер сидит вместе с гостями за субботним столом, и вдруг раздается стук в дверь, и в дом входит белобородый путник с котомкой за плечами. Так как суббота уже вошла в свои права, то незваный гость своей котомкой явно нарушает запрет на переноску вещей в субботу, и это начинает вызывать возмущение собравшихся. Однако р. Элиэзер не обращает внимания на эту реакцию, а радушно усаживает его за стол, а затем и устраивает на ночлег.
После исхода субботы странник открывает р, Элиэзеру, что он и есть пророк Элиягу, и говорит: «Ты выдержал испытание. Мне приказано передать, что в награду за твое гостеприимство у тебя родится сын. Когда ему исполнится два с половиной года, передай ему от меня вот что…» Далее гость прошептал хозяину несколько слов — и исчез.
В другом варианте Элиэзер и Сара встречали субботу вдвоем, за стол, к ним постучал нищий — грязный, в лохмотьях, с котомкой за плечами. Однако старики приняли незнакомца с дорогой душой, не обращая внимания на его внешний вид и одежду, и без всякого осуждения, хотя странник с котомкой явно нарушил закон. Ну, а прощаясь, пророк Элиягу открылся и предсказал, что в следующем году они уже не будут одиноки так, как сейчас, поскольку у них родится сын, которому предстоит стать одним из светочей народа Израиля.
В одной из еще более расцвеченной народной фантазией версии этого предания говорит, что р. Элиэзер славился на всю округу своим гостеприимством; тем, что сам выходил на дорогу и зазывал к себе в гости на субботу бедных путников. Но Сатан, как и во многих других историях, обвинил р. Элиэзера в лицемерии, и предложил его испытать: действительно ли он будет готов принять люБ-го странника — в том числе и того, чей внешний облик отталкивает от себя, и кто нарушает заповеди. И потому пророк Элиягу является к р. Элиэзеру под видом грязного, вызывающего отвращение нищего, да еще и заявляется едва ли не в полдень в субботу, то есть грубо нарушает закон о субботнем покое. И тем не менее, р. Элиэзер радушно его принимает и не произносит ни слова упрека в связи с нарушением.
В этом рассказе при желании можно усмотреть глубинную суть хасидизма с его проповедью терпимого отношения к грешникам и убеждения, что нет греха, который
