года назад тот был совсем ребенком. Какая нелепость! Впрочем, скоро он сам вернется на родину и станет правителем – что может быть проще!

Воодушевленный такими мыслями и поддерживаемый отрядами Чжао Цзяньцзы, Куай Куй пересек Хуанхэ. Наконец-то он снова на земле Вэй! Однако, добравшись до города под названием Ци, он обнаружил: дорога дальше на восток закрыта. Новоиспеченный князь запретил ему въезд в страну и направил против него войска. И хотя Куай Кую удалось захватить крепость Ци, там ему, чтобы заслужить расположение местных жителей, пришлось носить траур и делать вид, будто он оплакивает отца, Лин-гуна. Как ни гневался изгнанный наследник на препятствия, неожиданно вставшие на пути, поделать он ничего не мог. Да, теперь он был в родной стране – но здесь ему пришлось затаиться и ждать, когда выпадет шанс.

Ожидание продлилось тринадцать лет.

Новый князь Чжэ, когда-то обожаемый сын Куай Куя, для отца больше не существовал. Нет, то был юный выскочка, алчный узурпатор, лишивший престола законного наследника и запрещающий ему вернуться в столицу. Никто из вельмож, которым Куай Куй прежде благоволил, тоже не удосужился приехать и поприветствовать его – все они старательно делали вид, что даже имени такого не слыхали. Вместо этого они заискивали перед наглым юнцом и его хитрым, чванливым министром Кун Шуюем – к слову сказать, женатым на старшей сестре Куай Куя и приходившимся молодому князю дядей.

Тринадцать лет Куай Куй провел, целыми днями глядя на воды Хуанхэ, и постепенно из капризного, изнеженного и наивного баловня судьбы превратился в стареющего, озлобленного брюзгу.

Единственным утешением ему служил младший сын по имени Цзи, брат правящего князя, рожденный от другой матери. Та вместе с ребенком поспешила присоединиться к Куай Кую, едва он обосновался в приграничном городе, и теперь они жили втроем. Куай Куй твердо решил, что, если вернет себе трон Вэй, назначит Цзи наследником.

Помимо сына, он находил отраду только в петушиных боях, тешивших в нем и азарт, и жажду крови; кроме того, ему нравились красивые, сильные птицы. Пребывая в стесненных обстоятельствах, он тем не менее тратил немалые суммы на роскошные птичники, где держал боевых петухов.

Наконец Кун Шуюй, служивший при молодом князе советником, умер, и его вдова Бо Цзи, та самая старшая сестра Куай Куя, прибрала власть к рукам – сын был всего лишь ее марионеткой. Тут Куай Куй ощутил, что настроения в столице Вэй изменились и симпатии народа стали склоняться на его – изгнанного наследника – сторону. Возлюбленный Бо Цзи по имени Хунь Лянфу не раз ездил из столицы в город Ци и обратно, доставляя письма, которыми обменивались брат и сестра. Куай Куй пообещал, что, взойдя на престол, даст ему высокий пост при дворе, а случись Хунь Лянфу совершить проступок, караемый смертью, трижды дарует ему прощение. Заручившись таким образом поддержкой, изгнанник разработал план, как вернуть себе трон.

На сороковой год правления Цзин-вана в государстве Чжоу[16], в один из дней високосного месяца[17] Куай Куй наконец вошел в столицу, где его радушно приветствовал Хунь Лянфу. В сумерках, переодевшись в женское платье, будущий князь пробрался в дом семьи Кун, где вместе с Хунь Лянфу и своей сестрой Бо Цзи угрозами принудил к повиновению сына Бо Цзи Кун Куя, который был главой семьи и высоким сановником при дворе. С его поддержкой Куай Куй без труда захватил город. Молодой князь Чжэ сразу же бежал, и отец его, заняв освободившийся престол, стал правителем Вэй под именем Чжуан-гун. С тех пор как Куай Куй покинул страну, спасаясь от гнева Нань-цзы, минуло семнадцать лет.

Первым делом Чжуан-гун занялся вовсе не отношениями с соседними княжествами или наведением порядка внутри государства. Нет, важнее было наверстать потраченные впустую годы – или, быть может, отыграться за прошлые обиды. Он спешил предаться удовольствиям, которых был так долго лишен; и самолюбие, ущемленное вынужденным изгнанием, грозило теперь разрастись до невероятных размеров. Те, кто притеснял его, заслуживали смерти; те, кто насмехался над ним, – сурового наказания; те, кто не проявил сочувствия, – холодного равнодушия.

Больше всего Чжуан-гуна удручало то, что Нань-цзы, любимая наложница покойного Лин-гуна, ставшая причиной всех несчастий, умерла годом ранее. Находясь в изгнании, он бесчисленное количество раз мечтал о том, как схватит прелюбодейку, подвергнет жестоким мучениям и наконец предаст смерти! Что до вельмож и сановников, которые остались в стороне и никак его не поддержали, им Чжуан-гун сказал следующее:

– Я сполна вкусил горечь изгнания. Думаю, и вам пошло бы на пользу это горькое лекарство.

Многие после этих слов, не раздумывая далее, бросились искать приют в сопредельных странах.

Но что сталось с сестрой нового государя Бо Цзи и ее сыном Кун Куем? Быть может, Чжуан-гун щедро вознаградил их за помощь? Нет – пригласив их как-то вечером на пир и сильно подпоив, он посадил обоих в повозку и велел увезти прочь из своих владений.

Итак, в первый год царствования Чжуан-гун был одержим местью, продолжая расправляться со своими врагами. Но занимало его и другое: проведя молодые годы в вынужденном уединении, он не пропускал теперь ни одной красавицы, высматривая их на улицах, чтобы умыкнуть к себе в покои.

Наследником Чжуан-гун, как и собирался, назначил Цзи – сына, который делил с ним тяготы изгнания. Отец привык считать его ребенком – однако же за прошедшие годы мальчик вырос в статного молодого человека. Узнав с детства превратности судьбы, он видел людей насквозь и, случалось, проявлял несвойственную столь юному возрасту жестокость. Отец всегда его баловал и по-прежнему не отказывал ему ни в чем, поэтому Цзи привык делать все, что ему заблагорассудится. Многие удивлялись, видя, как снисходителен князь к сыну – но такая благосклонность более ни на кого не простиралась. Молодой Цзи и Хунь Лянфу, занявший теперь самый высокий пост при дворе, были единственными, кому доверял Чжуан-гун.

Однажды вечером, беседуя с Хунь Лянфу, Чжуан-гун принялся расспрашивать о своем предшественнике Чжэ – тот, покидая Вэй, прихватил с собой содержимое княжеской сокровищницы. Нет ли какого-то способа вернуть увезенные богатства? В ответ Хунь Лянфу, взяв у слуги свечу, отослал того прочь и заговорил вполголоса, почти на ухо князю: мол, и бежавший Чжэ, и Цзи – оба княжеские сыновья, равные друг другу происхождением. Пусть Чжэ занял престол прежде отца – что с того? Он сделал это не по собственной прихоти, но лишь потому, что так распорядилась судьба. Не лучше ли призвать его обратно, и тогда уж, сравнив таланты и способности обоих отпрысков, выбрать наследником более достойного? А если Чжэ и впрямь ничем себя не