Феодора же так устала, что расплакалась в разгар венчания, закапризничала, и из церкви её несли на руках и сразу после венчания уложили спать. Тут же отправили в детскую и её нареченного супруга, а взрослые поднялись в княжеские палаты, где для них был устроен пир горой.

На пиру рекой лились вина и меды. Князь Владимир много пил и был совершенно счастлив. От свалившегося на него счастья он был совершенно пьян. Вино лишь довершило дело, и с полпира князь захмелел и мешком обвис на своём столе, уронив голову, и захрапел. На другое утро он проснулся с больной головой, кликнул слуг, велел подать мёду опохмелиться и за своими болячками совершенно забыл о боярах из Владимир-Волынского.

Те не теряли времени даром. Ещё не поросла быльём смерть молодой жены Заслава Ярины, и боярич горел желанием поквитаться с князем. Отец умершей боярыни, Борис Семеныч, хотел того же. Нашлись и иные недовольные - кого князь Владимир обделил, раздавая вотчины после вокняжения, кого выгнал из думной палаты за излишнюю резкость и желание, чтобы князь чаще проводил время с боярами и помене пировал и гулял. У кого княжеская охота потравила поля, у кого пострадала сестра, невеста или дочь. Нашлись и такие, кто просто хотел, чтобы исчез князь Владимир, а куда - неважно.

* * *

Город Владимир-Волынский стоял над рекой Бугом, по которой шли вниз по течению суда в Польшу, а оттуда - в Немецкое море и далее в Европу. Отсюда Европа была ближе всего - иногда и ветра, казалось, долетали чужие, с иным привкусом и голосом. Но русскому человеку, жившему в тех краях, с детства были привычны и сами ветра, и страны, откуда они приходили. Близкими соседями были ляхи - часто ходили они на Русь войной, а часто и выступали союзниками. Не раз ляшские короли за звонкую монету отправляли своих воев на помощь русским князьям, когда те делили наследство. Не раз и не два ехали в Краков русские княжны замуж за тамошних королевичей, а потом польские принцессы становились жёнами русских князей. Даже в русских былинах пели песни о «королевичах из Крякова», у которых были те же беды и тревоги, что и у былинных витязей.

Древний Владимир-Волынский был заложен на Волыни ещё Владимиром Старым, Красным Солнышком. Ныне разросся он, обнёс себя крепкими стенами. Высоко в небе сверкают купола божьих храмов, горделиво стоят боярские терема, выше их всех - княжеские палаты.

Далеко видать из косящатого окошка - видно стену, боярские подворья, улицу, купола двух храмов - Рождества и Успения. За ними стена, а дальше посад, спускающийся к реке. За рекою поля и леса, деревни и погосты. Вьётся вдоль берега дорога, спешит в город Белз, где сидит верный друг, младший брат Всеволод.

Стоя у отволоченного окошка, князь Роман Мстиславич смотрел вдаль. Велика и обильна земля Волынская, не зря из-за неё в прошлом проливалась кровь, не зря здесь сидит он, старший сын второго сына первенца самого Владимира Мономаха. По роду и крови сидеть ему в свой черёд на киевском столе, и Волынский удел - тому подтверждение. Абы кому его не оставят.

Почти восемнадцать лет прожил он тут. Свыкся с землёй, врос корнями, полюбил. Хоть и провёл детство в Польше, при дворе короля Казимира, коему сестрой приходилась матушка, Роман оставался русским князем. Его всегда тянуло на родину, и сейчас он тихо радовался тому, что живёт на Руси.

Но мятежная душа, унаследованная от отца, деда, прадеда и, пуще того, самого Владимира Мономаха, не давала ему покоя. Несмотря на невеликий рост - в роду Рюриковичей все, как на подбор, были высоки и часто сухощавы, - Роман был ловок в движениях и силён. В юности пришлось ему побывать Новгородским князем, водить полки против самого Андрея Боголюбского, ходил под Торопец с воеводами Ярослава Владимирковича Осмомысла, позднее воевал с соседями - и мечтал о большем. Но как встанешь на брата, на соседа? Идти войной на своих? Но как воевать? И без того много крови льётся в усобицах.

Встрепенулся Роман, словно былинный Илья Муромец, что тридцать лет на печи сиднем сидел, а потом, разбуженный каликами, встал и пошёл в мир совершать подвиги и защищать землю Русскую. Очнулся, когда услышал о смерти старого Ярослава Осмомысла. Богатая Галицкая земля, что вечно с Волынской Русью была соседом, осталась без наследника. Люди там жили одного племени, города приграничные и вовсе часто считались общими, да и сам воздух, верно, здесь такой, что сидящий на Волыни князь не мог спокойно смотреть на Галич и Перемышль. Тако повелось ещё от прадедов, когда нечестивый Давид Игоревич волынский науськал великого князя киевского Святополка Изяславича ослепить соседа своего, Василька теребольского - волынский князь галицкого.

И сейчас Роман вдруг понял, что должен заполучить Галич.

Сперва ему казалось, что судьба на его стороне. Ярослав поставил над городом нелюбимого всеми сына Олега Настасьича. Но бояре и народ выгнали князя и вернули законного сына, Владимира. Утвердился он там прочно, и Роман понял, что надо искать другой путь.

Таким путём стала для него старшая дочь, Феодора. Меньшая, Саломея, ещё качалась в колыбели. Издавна союзы между князьями крепились браками их детей - и Роман, не раздумывая, предложил руку четырёхлетней девочки восьмилетнему мальчику. Ждать, пока дети подрастут, он не мог и не хотел.

Ездившие в Галич бояре привезли ему добрые вести - галичане худо живут за своим князем. Есть среди них недовольные. Есть те, кто готов и кровь княжью пролить в отместку за причинённое зло. Роман любил таких людей.

Скрипнула дверь, прошуршало платье. Роман обернулся.

На пороге стояла княгиня Предслава. Скромно одетая, в домашнем тёмном сарафане и расшитой кофте. Волосы убраны под убрус[9]. Тёмные глубокие глаза, не отрываясь, осуждающе смотрели в лицо Роману. Усталое лицо хранило следы слёз.

- Зачем? - всхлипнула она. - Зачем ты это сделал? Княгиня тяжело переживала разлуку с дочерью. Девочку увезли позавчера, а она всё не могла успокоиться.

- Всё плачешь? - сухо молвил Роман. - Пора бы перестать!

- Сердца у тебя нет! - голос княгини дрогнул. - Дитя ведь она совсем! Неужто тебе не жалко было? Родное дитя да на чужую сторону!..

- Ты тоже на чужую сторону от родни уехала.

- Так то я! А Феодору-то? Она ведь…

- Она княгиней будет галицкой! - повысил голос Роман. - А я через неё всем Галичем управлять стану. Всей Червонной Русью!

- Власть! - вскрикнула Предслава. - Ты о власти только и думаешь! Ради неё родное дитя готов в жертву принесть!

- От кого слышу сие? - деланно удивился Роман. - Отец твой вона как в Киев вцепился - Мономашич с Оль-говичем согласился власть делить: только бы в Киеве, только бы старшим в роду!

- Ты отца мово не трожь! - закричала Предслава. - Он дочерьми не торговал!

- Цыц, баба! - не выдержал Роман. - П-п-п… п-пошла в-вон!

Красивое лицо его налилось кровью, глаза сузились, ноздри горбатого хищного носа изогнулись. Сжав кулаки, он пошёл на жену, и Предслава отшатнулась. Она редко видела мужа в гневе, но прекрасно понимала, что в такие минуты лучше не вставать у него на пути. Будучи разъярён, как дикий бык-тур, Роман терял над собой власть. От волнения он становился косноязычен, заикался и не мог иногда связать двух слов, и тогда кулаки, меч или любое другое оружие под рукой заменяли ему слова.